Книга Легкая поступь железного века - Марина Кравцова

В глазах Натальи промелькнул испуг. Павел круто развернулся и направился к двери. Девушка смотрела ему вслед, но вдруг метнулась за ним:

— Подождите, Павел Дмитриевич, не уходите так!

Павел обернулся.

— Сударыня, — бросил он ей. — Прошлое мое ужасно, но я никогда не предавал людей в лапы Тайной канцелярии, где сам имел «счастье» побывать. И даже под пытками не оговорил ни себя, ни других. А вы… Думаю, многим, как и мне, вы сначала казались ангелом, а потом…

— Не судите! — теперь глаза Натальи заблестели уже от невольных слез. — И не оскорбляйте меня, ничего не зная. А вы не знаете ничего!.. А ведь он сейчас действительно бредит. Я всегда ему нравилась и… думаю, что духовник его, католик, в чьи планы любовь ко мне его пасомого не входила, пугал, что я — агентка Ушакова. А, может, сам бес шепнул ему сейчас это в ухо! Но я… Я расскажу вам все! А вы — решайте…

Разговор этот шел по-французски, и Наде, невольно вникавшей в его смысл, показалось, что сейчас она потеряет сознание. Слишком много всего случилось за последнее время, а теперь еще и это… Одно утешало немало — ее враги, Фалькенберг и управляющий Карп, обезврежены. Карпа, не сильно, на его счастье, расшибившегося, как раз проносили мимо, и Надя, чтобы отвлечься от странных мыслей о подруге, накинулась на управляющего.

— Что ты делал наверху?!

— Ох, не виноват я, матушка! Херц Яган убить меня грозил… Он нынче увозить вас, что ли, решил, — карета, вон, готова…

— Так ты по веревке в окно ко мне влезть хотел? — Надя провела ладонью по лбу. У нее мучительно болела голова. — Лестницу в чулане поискать не догадались?

— Матушка! Не наказывайте! — завопил Карп. — Немец говорил — не добраться до вас иначе. Добротные двери поставил ваш прадед!

Надя махнула рукой.

— Веру свою продал, — презрительно бросила она, — каяться тебе надо… А наказывать — толку не будет.

— Елисей, — позвал Павел, — Надежду Кирилловну в карету, что там для нее приготовили, и… ждите. Мы сейчас.

— А с этим что делать? — Елисей кивком указал на вновь впавшего в бесчувствие Фалькенберга.

— Эх! И его б в монастырь! Куда ж его еще такого-то… Вот подарочек будет отцу игумену!

— Да, — вспомнила Наталья, — а где мой Сенька? Ищет меня, наверное, по окрестностям… Мы в соседней деревне остановились, у вдовы Матрены, пошлите за Сенькой кого-нибудь…

— Идемте, Наталья Алексеевна! — Павел подал ей руку.

Они поднялись наверх, прошли в уже знакомую Наталье светелку. Вельяминова подошла к окну, взглянула вниз на залитый серебристым сиянием двор, да так и осталась стоять, сложив руки на груди.

Павел пристально смотрел на нее, лунный свет из окна падал на его лицо, и Наталья читала в нем сильное волненье и… горячее желание ее оправдания. Девушку охватило смятение, она почувствовала, что вот-вот расплачется.

— Вы не верите мне?

— Не могу пока ничего ответить. Да я и не вправе…

— Нет, вправе, — твердо возразила Наталья. — Я… я больше не могу одна… Вам я верю. Послушайте, и может быть, вы посоветуете, что же мне делать теперь…

И принялась рассказывать. Павел узнал все — начиная с ужасного для Натальи дня, когда открылось, что Петруша Белозеров ее не любит, и заканчивая тем, что произошло в этой комнате несколько минут назад, пока сам Павел Дмитриевич сражался с Фалькенбергом. А произошло вот что…

По приставной лестнице Наталья, а за ней и Елисей, проникли в комнату Наденьки, и молоденькая графиня упала на грудь подруги.

— Все с вами хорошо, барышня? — торопливо осведомился Елисей, поняв, что тут его помощь не нужна. — Ну, запирайтесь, никого покамест не пускайте, а я — к Павлу.

Наденька тихо плакала.

— Все будет хорошо, Надин, — утешала ее Вельяминова.

— Я боюсь, — всхлипнула, как ребенок, Наденька. — Наташа, ведь меня опоили и обвенчали с Фалькенбергом. Этот… этот отец Франциск…

— Теперь уж не страшно, — успокоила Наталья. — Мы тебя вызволим… Но мне надо кое-что тебе сказать… Надя, от Фалькенберга я узнала, что отец твой арестован за переход в католичество.

— О Боже! — Надя теперь уже в голос разрыдалась.

— Думаю, тебе необходимо на время скрыться… отдохнуть… Ну и подумать, как дальше быть, — продолжала Наталья. — А сейчас, прости, мне нужно тебя кое о чем расспросить.

Наденька устало вздохнула.

— Если хочешь…

— Не хочу, но должна. Где бумаги, о которых говорила ты в этой комнате немцу?

Надя вырвалась из ее объятий.

— Неужели, — закричала она, — неужели все только и живут гнусными политическими интригами?! Я понимаю — этот негодяй Фалькенберг, даже пойму — мой отец… Но Александр… и теперь вот ты…

— А при чем тут Александр? — быстро отозвалась Наталья. — Ты ведь говоришь о моем брате?

Надя отвернулась и пробормотала что-то неразборчивое.

— Что с тобой, Наденька? — Наталья положила ей руки на плечи. — Не скрывай сейчас от меня ничего. Умоляю тебя… Мне и так нелегко…

— А мне легко? — выкрикнула Надежда. — Он сам просил меня… взял слово, что я тебе ничего не скажу.

— Кто?

— Да брат твой!

— О чем… просил?

Надя с силой сжала бледными пальцами виски.

— Прости, Наташа… Мы с Александром любим друг друга.

— И ничего не сказали мне! — потрясенно выдохнула Вельяминова.

— Это он настоял! — упрямо повторила Наденька.

Некоторое время Наталья осмысливала новость.

— Ну что ж, — решила она наконец. — Это хорошо!

— Хорошо… — эхом отозвалась Наденька. Она отвернулась к окну, и все плакала, плакала, не переставая.

— Надин! — окликнула ее Наталья.

Надя не отвечала.

— Ну полно, Надин. Как ты думаешь, что происходит сейчас внизу? Я прошу тебя, перестань упрямиться. Ты не знаешь, во что меня втянули! Ты ничего еще не знаешь… Умоляю, скажи, где эти несчастные бумаги!

— У игумена Ионы, — прошептала Надежда.

— Что?!

— Ты же знаешь, что отец Иона — мой духовник. Когда на днях я посылала Дашеньку передать от меня пожертвование на монастырь, я отдала ей также и сверток, где были бумаги… с письмом от меня.

— И ты не побоялась, что это может повредить отцу игумену?!

— Нет, не побоялась! Никому и в голову бы не пришло искать их у него.

— А если бы Дарья твоя проболталась?

— Она не болтает о моих делах. К тому же она ничего не понимала в данном ей поручении.

— Ну что ж… О Боже! Что за крики, Надя?!