Книга Моя тетушка - ведьма - Диана Уинн Джонс

— Ох, обошлось, — сказала у меня за спиной Элейн. Она опять улыбалась в две складки. — Пошли. Отвезу тебя домой.

За всю дорогу мы не проронили ни слова. Я была как во сне, словно с черепа сняли крышку и мозги проветривались. Улыбалась и не могла удержаться. Элейн остановила машину у садовой калитки тетушки Марии и отконвоировала меня в дом через кухню. Тетушка Мария с мамой были в столовой. Завидев нас, тетушка Мария тут же поднялась из кресла, опираясь на палки.

— Ну что, дорогая? Его застрелили?

— Да, застрелили — старую волчицу, — сказала Элейн.

Тетушка Мария рухнула обратно в кресло, вытаращив глаза.

— Наоми, — проговорила она дрожащим голосом, словно задыхаясь. — Неужели моя Наоми…

— Ну, вы же сами велели застрелить волка, — сказала Элейн, развернулась на каблуках зеленых резиновых сапог и промаршировала вон из дома. Я слышала, как она хлопнула задней дверью, не обращая внимания на крик, который подняла тетушка Мария.

Она к этому времени визжала так, что нам с мамой стало плохо.

— Наоми! Ох, Наоми! — голосила она.

— Мидж здесь, вот она! — твердила мама. — Тетушка, прошу вас, перестаньте!

Мы нипочем не могли ее утихомирить, как ни умасливали. Впервые в жизни я обрадовалась, когда в дверь позвонили и в дом хлынули миссис Ктототам.

— Ах, бедняжечка! — запричитали они, заслышав крики, и помчались через переднюю прямо в грязных резиновых сапогах.

— Мужчины не виноваты, — сказала мне, пробегая мимо, Адель Тейлор. — Что им велели, то они и сделали.

В столовую набилась такая толпа, а тетушка Мария по-прежнему так голосила, что мы с мамой попытались улизнуть, но тут входная дверь распахнулась, и на пороге возникла Зоя Грин и стала оттирать сапоги о коврик. Она была закутана в засаленное вязаное одеяло. И единственная из всех решила вытереть ноги. Она поглядела на нас и вытянула шею посмотреть, что за шум.

— Оговтилась, да? — спросила она.

Мама кивнула, хотя ничего объяснять было не нужно.

Зоя Грин тоже кивнула в ответ — на свой безумный манер — и зашаркала по передней, будто ехала к нам по льду.

— Вот и ховофо, — прошептала она. — А мувтины вделали это фпефиально, да, да!

Мне пришлось рукавом вытереть с лица слюну — она меня всю заплевала.

Пока я вытиралась, Зоя Грин пинком распахнула дверь в столовую и закричала:

— Ах, беднявка! Вато теперь вы меня понимаете!

Тетушка Мария завизжала на нее:

— Я проклинаю вас, Зоя Грин! Проклинаю, безжалостная вы женщина!

— Ну, ну, ну, дорогая! — сказали все остальные.

Мы с мамой ушли в гостиную, подальше от них.

— Ну как, лапонька, очень было страшно? — спросила мама.

— Да, — ответила я. — Я сначала думала, это Крис. Только, по-моему, Зоя Грин правду говорит. Я слышала, Ларри кричал: «Я ее застрелил!» — хотя был далеко и еще ничего не видел.

Мама ласково, хотя и с недоумением улыбнулась мне и взяла свое нежно-зеленое вязанье.

— Уехать бы отсюда поскорее, — сказала она.

У меня даже забрезжила надежда.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ночью Крис не приходил. Наверняка тоже перепугался. А я не просыпалась, и Лавиния всю ночь не слезала с маминой шеи. Утром еда, которую я оставила, никуда не делась. Я много скормила Лавинии — и чуть не плакала при этом от одиночества.

Тетушка Мария по-прежнему была в кошмарном состоянии. Лицо у нее побелело и опухло. Она все хваталась за меня дрожащей старческой рукой и твердила:

— Моя дорогая маленькая Наоми. Ты мне ее заменишь, да-да, дорогая!

Я не понимала, о чем это она, поэтому просто отвечала:

— Да, наверное. — И каждый раз старалась поскорее высвободиться.

Потом она пожелала, чтобы я вместе с ней пошла в церковь. К счастью, у меня к тому времени уже не осталось одежды, не вымазанной в глине. Мама уговорила тетушку Марию оставить меня дома. Я обрадовалась. Дело не только в том, что, когда тетушка Мария ходит в церковь, это лицемерие, — а это не совсем лицемерие или, по крайней мере, какое-то недоделанное лицемерие, ведь я-то вижу, что тетушка Мария всерьез убеждена, будто она хорошая, набожная и милосердная. Дело в том, что мне надо было повидать мисс Фелпс. По возможности тайно. Надо было поговорить с нейтральным человеком, который во всем разбирается.

Ларри пришел один и привез кресло-каталку.

— У Элейн мигрень, — сказал он.

Выглядел он по-прежнему вдвое веселее, чем раньше, — можно сказать, бесшабашно. Они с мамой погрузили тетушку Марию и ее дохлую лису в кресло и укатили.

Я собиралась уходить и была уже в кухне, и тут вдруг открылась задняя дверь. Там стояла Элейн.

— Нет, нельзя, — отчеканила она. — Я позволила тебе его кормить, и на этом все. Вернись в дом и сядь.

Она отконвоировала меня в гостиную и заставила сесть на шнурованный диван тетушки Марии. А сама уселась напротив в кресло, где обычно сижу я, после чего вытащила из кармана маленькое беленькое вышивание, наперсток и ножницы, аккуратно поставила ноги коленками вместе и принялась вышивать. Смотрелось это жутко неуместно. Она вырезала крошечные дырочки, а потом их обметывала.

— Вы это зачем? — спросила я.

— Я сюда не разговаривать пришла, — ответила Элейн. — Займи себя сама.

Занять себя дневником я не могла. Тетушка Мария не снисходит до того, чтобы посмотреть, что я пишу, но Элейн, конечно, поинтересуется. Я угодила в ловушку на целое утро, делать мне было нечего, вот я и решила особенно не сдерживаться.

— Откуда взялась эта волчица? — спросила я. — Дочь тетушки Марии?

Элейн не ответила, но я все равно поняла, что правильно догадалась.

— Почему вам так нравится Крис? — спросила я.

— Мне вообще нравятся мужчины, — сказала Элейн. Я увидела, как широко она улыбнулась, хотя она скрыла улыбку, склонясь над вышиванием. — Нравится, когда я им нравлюсь. Крису я нравлюсь.

— И даже мистеру Фелпсу? — спросила я.

Элейн рассмеялась своим механическим смешком.

— Нат Фелпс меня боится — он ведь знает: в конце концов я и до него доберусь, — сказала она.

— Ну вы и жадина, — заметила я. — У вас уже есть Ларри.

— Да, — сказала Элейн и перестала улыбаться. — У меня есть Ларри.

— Он же из-за вас стал такой скучный. Вы сами его довели, — продолжала я.

Она подняла голову и обожгла меня разгневанным взглядом.

— Замолчи, — сказала она.

Мне было наплевать. Все равно она меня ненавидит.