Книга Честный проигрыш - Айрис Мердок

— Значит в Кембридже никто не занимается образованием.

— Нет, Морган, объясни мне снова, с самого начала. Саймон и Аксель не слушают. Аксель весь в своих мрачных мыслях, а Саймон занят венком.

— Что тебе еще нужно? Я все сказала.

— Ты прошла вдоль по улице, ты постучала в дверь, что дальше?

— Я не стучала в дверь. Она была не заперта, я толкнула ее и сразу увидела Таллиса.

— И кто что сказал?

— Он сказал «Боже!» или что-то в этом роде. Кухонный стол был весь чем-то заставлен, и мне показалось, что он пьет чай.

— Ты просто не в состоянии выстроить связный рассказ! Уже кухня. Как ты оказалась в кухне?

— Вошла ногами. Хильда, оставь, пожалуйста. Я расскажу потом. Да, Саймон, эти просто очаровательны. Но наполни-ка бокал Акселя и предложи ему этих забавных с виду оливок.

— Ради всего святого, не пытайся заставлять Саймона ухаживать за Акселем. Тебя не поблагодарят.

— Оставь эти тонкости, Хильда. Ты действуешь мне на нервы.

— Значит, ты все-таки расстроена.

— Хочешь, чтоб я расплакалась?

— А если кто-то не понимает читаемого и не получает от чтения удовольствия, что же, от этого хуже только ему. Я понимал и любил книги, которые читал в Оксфорде. И до сих пор прочитанное — со мной.

— В самом деле? Когда ты в последний раз открывал Гомера или Вергилия?

— Что ж, признаю, в последние годы не открывал.

— Так что они не составляют части твоей жизни!

— Нет, составляют. Я впитал их. И они входят в мою шкалу ценностей.

— И что же это за шкала ценностей?

— Та, что дает мне почувствовать, что одно произведение лучше другого.

— Например?

— Например, Шекспир лучше Суинберна.

— Ты говоришь это, потому что так принято говорить. Это не результат твоего анализа, ты этого не чувствуешь. И вообще давным-давно ничего не анализируешь. Когда ты в последний раз сам сравнивал Шекспира с Суинберном? И когда ты вообще в последний раз читал Шекспира?

— Признаю: довольно давно.

— Зуб даю, ты вообще не читал всех пьес Шекспира.

— Несколько малоизвестных, возможно, и не читал…

— Ну и колючие же у тебя розы, Хильда! Аксель, будь добр, дай мне твой носовой платок. Возиться нагишом с розами — это, скажу я вам, испытание.

— Ну так оденься.

— Именно так я и поступлю. Но не трогайте мои розы. Хильда, можно я отмотаю на кухне немного проволоки?

— Конечно. Так, значит, он был спокоен и ничего не предлагал?

— Он бормотал.

— А ты держалась холодно и деловито? — Да.

— Боялась вдруг расплакаться и кинуться ему на шею?

— Пока не пришла туда, да. Там — нет.

— И почему — нет?

— Он вдруг показался мне просто бесцветным. Когда я раньше думала о Таллисе, мне всегда вспоминалось «благословенны нищие духом», а теперь вспомнилось «у неимущего отнимется даже то, что имеет».

— Знаешь, мне часто казалось, что разница между этими изречениями вовсе не так велика.

— Оказывается, меня мучили воспоминания, а вовсе не нынешняя ситуация.

— Не знаю, можно ли говорить об этом с такой уверенностью. Ты абсолютно убеждена, что прошлое — в прошлом?

— Конечно, нет. Так, говорю наугад.

— В наши дни цинизмом заражены вы, молодые, а мы, люди среднего возраста, остаемся идеалистами.

— Мы не циничны, а вы не идеалисты. Вы гедонисты и эгоцентричные рабы своих привычек.

— Возможно. Но мне кажется, именно эти гедонисты и эгоцентричные рабы своих привычек сохраняют жизнеспособность общества.

— А кому нужна эта жизнеспособность общества? Вся беда в том, что вы не считаете нашу мораль моралью.

— Да, она кажется мне разновидностью лунатизма.

— Ваша мораль статична. Наша динамична. Нынешняя эпоха нуждается в динамичной морали.

— Мораль статична по определению. Выражение «динамичная мораль» неправомерно.

— Реально только то, что существует и фиксируется органами чувств. А ваш мир весь за пределами этого.

— А, Саймон! Как ты быстро. И какая рубашка! По-моему, розовые полоски очень красиво смотрятся рядом с зеленым и темно-синим.

— Спасибо, Морган. Она индийская. И действительно мне идет. Мне вообще идет розовое, да, Хильда? Бокалы не опустели? Питер, ты ничего не пьешь, давай я налью.

— Не беспокойся. Мне не нужно.

— Но нельзя же совсем ничего не пить?

— Я выпью воды. Там, в кувшине, что-то осталось?

— Вот. Держи, юный аскет. Ты прямо вгоняешь нас в краску. Ну разве это не странно, что нынешняя молодежь совсем не пьет? От этого как-то неловко.

— Многие качества нынешней молодежи вызывают у вас неловкость.

— Но в ближайшее время ты, разумеется, снова увидишься с Таллисом?

— Не знаю. Очень может быть. Вероятно. Пока я ничего не планирую. Чтобы расставить по местам все мысли, связанные с Таллисом, мне еще надо думать и думать. Но перед тем, как подступиться к ним, необходимо сделать кое-что очень важное.

— Хильда, взгляни, какая радующая глаз сценка. Не правда ли, дорогая?

— Да, Саймон, надеюсь.

— Если, конечно, Питер с Рупертом не ссорятся. Хильда, ты слышишь, о чем они разговаривают?

— Нет, Морган. Но главное, что они разговаривают. Питер не появлялся у нас целую вечность. Это твоя заслуга, что он здесь.

— Морган, венок готов. Это подлинное произведение искусства. Прошу внимания! Я сплел для Морган царственный венец и ныне провозглашаю ее королевой Прайори-гроув.

Все разговоры прекратились. Питер и Руперт, беседовавшие на скамейке у дверей в гостиную, поднялись и присоединились к группе у бассейна. Хильда и Морган сидели прямо на вымощенной плитками площадке, Аксель, без пиджака, — в шезлонге, полускрытом за садовым столиком из кованого железа. Саймон, в светло-синих брюках и полосатой индийской рубашке, поднял над головой руку с венком и, сделав изящный пируэт, подчеркнуто галантным жестом возложил его на темные волосы Морган.

— Прелестно! — воскликнула Хильда. — Дорогая моя, ты теперь можешь отправиться прямо на скачки в Аскот.

Венок, сплетенный из тесно прилегающих друг к другу «альбертинок» и «беленьких милашек», представлял собой высокую бело-розовую корону, обрамленную блестящими ярко-зелеными листьями и причудливо переплетенными красными стеблями. И Морган действительно выглядела в нем так торжественно и парадно, как если бы собиралась в Аскот или, например, на садовый прием в Букингемский дворец.