Книга Меч и корона - Анна О’Брайен

— Расскажи мне все, — попросила я.

И она рассказала, с сияющими глазами, не в силах усидеть на месте, а в каждом слове так и бурлила неистовая страсть. Все произошло, как я уже и сама догадалась, в Пуату. В конце лета, когда стояли ясные погожие дни, самое подходящее время для охоты, когда нет никаких забот, а до вечера далеко. В эти дни все и решилось. Аэлита и граф Рауль, почувствовав, что на них не устремлено слишком много заинтересованных пристальных взглядов, перестали притворяться, будто их не влечет друг к другу какая-то неведомая сила.

Я привела ей все возможные доводы. В подобную связь она не может вступить с завязанными глазами.

— Он женат, Аэлита.

— Знаю.

— А у его жены очень влиятельные родственники. И у графа есть дети.

— И это я знаю.

— Да ведь он по возрасту тебе в дедушки годится!

— Он меня любит. И он гораздо больше мужчина, нежели Людовик!

Это было верно. Я вздохнула.

— А отчего ты так уверена, что он не влюблен в твое приданое сильнее, чем в твою душу и тело?

Аэлита была женщиной богатой, желанной невестой для любого, ибо ей принадлежали обширные имения в Нормандии и в Бургундии. Глупец был бы Вермандуа, если бы не видел, какую выгоду сулит брак с Аэлитой.

— Ему очень нравятся и моя душа, и тело.

Она зарделась.

Вот, значит, как. Я постаралась не показать, насколько потрясло меня то, чем сестренка занималась в Пуату.

— Ты с ним спала?

— Да уж чаще, чем ты с Людовиком! — ответила она язвительно, с чрезмерной, на мой взгляд, проницательностью. — Во всяком случае, когда Рауль смотрит на меня, то видно, что он желает меня как женщину, а не поклоняется, словно Мадонне.

— Аэлита!

— Но это же правда!

Возможно, и правда, только признавать ее мне вовсе не хотелось.

— Ну, пожалуйста, Элеонора, — гнула свою линию Аэлита, целиком поглощенная собственными заботами, — поговори с Людовиком. Заручись его поддержкой.

— Граф женат, Аэлита.

Мне казалось, что я забиваю последний гвоздь в гроб, где будет отныне покоиться любовь Аэлиты.

— Так Рауль разведется со своей женой! — воскликнула она нетерпеливо, совсем по-детски, хоть и старалась изображать из себя взрослую. — Если его поддержит Людовик, отчего бы ему и не обрести свободу? А церковь даст свое согласие.

— Ты в этом так уверена, Эли?

— Уверена. Рауль вернулся в Париж вместе со мной. Я люблю его. — Она вея просто светилась от счастья. — Или ты хочешь лишить меня права на любовь только потому, что тебе самой ее, считай, не досталось?

О таких вещах я до тех пор ни с кем не говорила, даже с сестрой. Разве может гордая женщина признать, что мужчина, за которого она вышла замуж, почти не переносит близости с нею? Но сколь справедливо ее обвинение. Зависть! Удар попал точно в цель, под дых, и мне стало совестно. Как я могла отказать сестре в своем благословении? Пообещала ей разведать, как отнесется к этому Людовик, но вскоре выяснилось, что в том не было нужды. Граф Рауль сам изложил это дело Людовику за кружкой пива. Король урвал время от своего ежедневного общения со Всевышним, явился ко мне и стал жаловаться на легкомыслие моей сестры и ее сомнительные нравственные устои.

— Незачем и говорить, что я всего этого не одобряю, — заявил он, сжав лежавшую на колене руку в кулак и хмуро глядя на меня.

— Отчего же? — Я заканчивала свой туалет и выбирала из шкатулки подходящие украшения. — Они ведь любят друг друга.

— Это мне и Вермандуа говорит. Он угрожает бросить жену с детьми и уехать с Аэлитой куда-нибудь подальше, понравится мне это или нет.

— И что же вы собираетесь со всем этим делать, Людовик?

Для меня вдруг стало очень важно добиться для Аэлиты возможности счастья. И если искать виноватых в том, что последовало дальше, то я не могу утверждать, будто совершенно ни в чем не повинна. Ибо я наблюдала Аэлиту и Рауля, когда они были вместе, на людях, и дивилась той скрытой страсти, которая связывала их. Возможно, Рауль был стареющим волком, но при этом он оставался волком, могучим и полным жизни. А то неистовое влечение, какое вспыхивало в их встретившихся взглядах, повергало меня в дрожь. Неизменно учтивый и почтительный, граф Рауль лишь слегка касался руки Аэлиты, но в голосе его сквозила такая нежность, он бросал на нее такие пламенные взгляды, что весь двор ясно видел его чувства. Да, они и вправду любили друг друга.

А что оставалось у меня?

Ничего. Сколько прошло времени с тех пор, как Людовик в последний раз прикасался ко мне? Желания сжигали меня. И в сердце моем, и на ложе была пустыня, голая, без единого ростка, и помочь себе я была не в силах. Я едва удерживалась от рыданий, напоминая себе, что герцогине Аквитанской слезы не к лицу. Эти двое взялись за дело, чтобы добиться своего, а я могу хотя бы сделать то, что не во власти Аэлиты. Получит она столь желанный ей брак, получит своего любимого. Все, что нужно для этого сделать мне — открыть Людовику глаза на то, какие выгоды это принесет ему и всей Франции.

На лбу у Людовика собрались морщины, как всегда в минуты тревоги и неуверенности.

— Рауль утверждает, что первый брак его противоречит закону. Он и его жена приходятся друг другу четвероюродными братом и сестрой, а никакого специального разрешения на венчание они не испрашивали. Поэтому он мог бы потребовать признания такого брака недействительным.

— Это мне известно.

Церковные законы относительно кровосмешения были сущей трясиной, которая засасывала неосторожных. Никто не имел права вступать в брак с родственником до четвертого колена включительно. Без специального разрешения, которое огорченные молодые могли купить у папы только за щедрую плату золотом, такой брак считался недействительным.

— Мне представляется, что вам следует поддержать Вермандуа.

— У меня нет никакого желания связываться с папой…

Я видела, как Людовик стремится уйти от решения, едва ли не буквально, но я уже знала, как нужно вести короля, словно пойманную на крючок рыбку.

— Но, Людовик, вы ведь не можете не понимать…

— Понимать что?

Я надела на палец красивый перстень с аметистом и наклонилась со своего кресла, схватила Людовика за рукав.

— Вы разве не подумали о родственных связях жены Рауля? Она ведь приходится сестрой графу Теобальду Шампанскому.

Шампань!

Похоже, я поймала Людовика на крючок: если он кого и ненавидел, так это Теобальда, графа Шампанского — того самого, который открыто отказался поддержать короля в походе на Тулузу, окончившемся столь плачевно. Он, таким образом, не исполнил своего вассального долга — предоставлять воинов сюзерену. И если Людовик кого и винил за свой жалкий провал под Тулузой, так именно непокорного вассала, Теобальда Шампанского.