Книга На то они и выродки - Наталья Резанова

Рабочий день закончился, но полковник Руга часто задерживался сверхурочно. К этому привыкли. Секретарю ничего не оставалось, как терпеть, — а как иначе, кто захочет потерять такое хлебное место? Но он тихо порадовался, когда зануда-полковник покинул наконец кабинет. Водителя Руга отпустил раньше — сказал, что поедет на своей машине. Среди штабных болтали, что Руга только с виду такой правильный, а сам бывает на офицерский попойках самого низшего разбора. Оттого у него и рожа такая — словно вечно с похмелья.

В подземном штабном гараже перед выездом проверил машину. «Жучков» нет, бак полон, армейский «панцеркрашер» в тайнике. Не мог же он расхаживать по коридорам генштаба с автоматом. Между тем не хотелось бы подвергнуться на улицах нападению бандитов или просто оголодавшей толпы. Автомобиль у него был скромный, но сейчас, слышно, нападали на любые.

Он ехал по затемненным улицам мимо груд кирпичей, в которые превратились дома, — и давних, — сейчас руины не спешили разбирать, строительные бригады в основном гоняли на расчистку шоссе и правительственных объектов, — и свежих, дымящихся. Там, где горело, кое-где работали пожарные, но везде копошились мародеры, готовые в любой момент схватиться между собой за одежду, обувку или консервы. Хорошо еще, сегодня не было химической атаки, обычная бомбежка…

До чего мы дожили, если и это обстоятельство воспринимается как радостное.

Где те теоретики, которые рассуждали, что при современном состоянии общества тотальной войны не может быть в принципе и чем больше ядерный, химический и бактериологический арсенал государства, тем сильнее это гарантирует мир?

О чем я спрашиваю, массаракш. Да никуда эти теоретики не делись, сидят со мной в одном здании, ездят на суаре к ее величеству и их высочествам, рассуждают о новом чудо-оружии, которое вот-вот будет пущено в производство и переломит ход войны. А мира того уж нет…

Нападение Хонти на бывшую метрополию было тем камнем, который сдвинул лавину. Теперь уже не установишь, кто первым нанес ядерный удар, каждая сторона обвиняла противоположную… а сторон в этом конфликте было несколько, и каждая считала: «если им можно, то почему нам нельзя?» С иных уже и не спросишь… Республику и Федерацию, которых и Хонти, и Империя считали виновниками своих бед, утюжили атомными бомбами так, что там теперь сплошь радиоактивные пустыни… под раздачу попал и кое-кто помельче… тех, кого пощадила радиация и ядовитые газы, доконали эпидемии.

За Хонти последовала Пандея, считавшая своим долгом «отомстить за столетия оккупации». Риторика у представителей Пандейского Конкордата была похлеще хонтийской, да и аппетиты тоже. Теперь в качестве компенсации за пресловутую оккупацию они желали развернуться «от моря до моря». А поскольку на ее территории Империя в оборонных целях также размещала свои ракетные базы, ракеты были развернуты в другую сторону. Тут были сняты последние запреты, по пандейцам ударили бактериологическими бомбами. Только вот беда: чума — она не выбирает, кого поражать, пандейца или жителя метрополии… казалось, хуже уже ничего не может быть.

Но только казалось. Произошло то, чего опасались и о чем боялись говорить вслух самые проницательные.

В войну вступила Островная Империя. Сохранившая до поры в неприкосновенности и авиацию, и, что немаловажно, флот, которого не было в наличии у Хонти и Пандеи. От полного коллапса пока спасало только то, что островитяне, по каким-то своим соображениям, не вели развернутых наступательных действий. Ограничивались ударами с воздуха и моря. Авиация у Островной Империи никогда не была особенно сильна, но вот о действиях десанта, высаживавшегося с белых субмарин, рассказывали такие ужасы, что волосы вставали дыбом. Островной Империи, разумеется, отвечали ракетными ударами, но проверить их действенность не было никакой возможности.

И на фоне всего этого — бездарность и бездейственность командования, не знающая границ жадность и наглость капиталистов, абсолютная импотенция верховной власти. Они вообще заметили, что война мировая перешла в войну гражданскую? Похоже, что нет. И если бы неотвратимый финал прикончил их всех, жалеть было бы не о чем. Плевали мы на эти древние рыцарские традиции и тысячелетнюю монархию. Но ведь, если предоставить все естественному ходу событий, вместе с ним схлопнется внутренняя поверхность шара, на которой мы живем, вся страна, все люди, большинство из которых ни в чем не повинно, и если не мы… если мы не…

Достаточно лирики. Впереди блокпост. И хорошо, если это настоящий блокпост, а не грабители в форме патрульных. Хотя теперь они, бывает, совмещают. Внимательней надо быть, вот что.

Этот дом располагался на улице маршала Мрекуллуешну. Очень старый дом, из тех, что во время древних городских войн мог выдержать штурм тяжеловооруженных гвардейцев. Потом-то его отреставрировали, подгримировали под благоприличный особняк. Но мощные стены и подвал, способный конкурировать с любым нынешним бомбоубежищем, остались. Особняк за время существования неоднократно менял владельцев, а последнее столетие находился в собственности баронов Скенди. Старый барон помер пару лет назад, и дом перешел к его племяннику, но тот служил во флоте и первоначально не бывал здесь. Лишь недавно, когда от эскадры адмирала Гешуа осталось одно воспоминание, а уцелевших флотских перебросили в Столицу, стал появляться здесь.

Хотя большую часть времени дом стоял по-прежнему мрачный и глухой, временами сюда являлись гости, слышалось нестройное пение, ор, грохот. Говорили, что молодой барон устраивает гулянки, на которых господа офицеры отрываются по полной. Соседи, вспоминая слухи о белых субмаринах, с которыми эскадре Гешуа пришлось столкнуться напрямую, относились к этому с пониманием.

Миха Скенди был дома и гостей определенно ждал. Слуг в доме не осталось, один сторож, но барон не поленился выставить на стол то, что нашлось, — припасы из флотского пайка, который он продолжал получать, консервы, оставшиеся еще от дяди, да и фамильный винный погреб еще не успели опустошить.

Сейчас он сидел в кресле и перебирал струны гитары. Сидя этот коренастый, ширококостный молодой человек казался выше ростом, чем был на самом деле. У него было грубовато-привлекательное скуластое лицо, флотский загар — коммодор Скенди служил на линейном корабле — еще не успел сойти.

— Последний анекдот хочешь? — обратился он к Руге, когда тот явился на пороге. — Нас сливают с механизированными войсками. Картина: к уцелевшим крейсерам приделают колеса, и вперед по горам и долинам! Фрескет оборжется.

— Вообще-то это не так глупо. Вернее, не было бы глупо при другом руководстве. Я тебе после объясню… Ода здесь?

— Здесь, в подвале со своей хренотенью возится. А прочие твои дружки запаздывают… а хозяин, между прочим, жрать хочет.

— И это потомственный аристократ… а мне еще говорят, что я дурно воспитан. Насчет того, что задерживаются, — возможно, после бомбежки завалы на дорогах. А, кстати, кто-то еще подъехал.

Новыми гостями были председатель Черного трибунала полковник Тавас и капитан Врер из разведывательного управления. Приехали они вместе, так как их ведомства располагались рядом. Поприветствовали хозяина, тот, прекратив наигрывать «Прощание с красоткой», разлил бренди, непатриотично фекелешское, из старых запасов, по бокалам. Врер выпил залпом, откинулся на спинку стула, расстегнул верхнюю пуговицу мундира, пожаловался: