Книга Мой Демон - Михаил Болле

– Каждое утро я просыпаюсь с мыслью: «Ars longa, vita brevis» – жизнь коротка, а искусство вечно. Древние римляне были мудрыми людьми, друг мой, поскольку умели так превосходно выражаться…

Глава 15

Было два часа ночи, когда Сергей довез Наташу до подъезда. Остановив машину, он повернулся к девушке, взял ее за руку и попросил:

– Не сердись на меня за вчерашнее. Я вспылил.

– Считай, что я уже все забыла.

– Вот и хорошо. Я заеду за тобой завтра утром, и мы поедем на каток.

– Значит, до завтра?

– До завтра. Спокойной ночи, любовь моя.

Они нежно поцеловались и, обменявшись прощальным «Ай лав ю», расстались.

Когда Сергей уехал, Наташа зашла в подъезд, поднялась лифтом на свой этаж и уже хотела открыть входную дверь, как вдруг почувствовала на своем плече чью-то твердую руку. Девушка вздрогнула и замерла. По всему телу пробежала холодная дрожь, а сердце забилось так, что был слышен каждый удар. Она боялась повернуть голову до тех пор, пока не услышала знакомый голос:

– Поздновато возвращаетесь, мадемуазель.

– Дурак! – с огромным облегчением выдохнула она. – Как же ты меня напугал!

– Миль пардон, как говорят французы. – И Никита галантно улыбнулся.

– Что ты здесь делаешь? У тебя что-то случилось?

– Случилось.

– И что?

– Утром я был не прав и теперь хочу реабилитироваться.

– Реаби… чего?

– Короче, заслужить твое прощение.

– Считай, что я тебя уже простила.

– Но этого мало!

– Чего же тебе еще?

– Поехали покатаемся по ночному Питеру. Только не вздумай отказываться, потому что в машине нас уже давно ждут Лизуля и твоя новоиспеченная подруга Евгения.

– Вы все спятили? – удивилась Наташа. – Какое катание, когда давно спать пора. Да и накаталась я сегодня…

– Я тебя умоляю. – И Никита картинно прижал руку к сердцу. – Хочешь, на колени встану?

– Лучше не надо. Пол давно не мыли.

– Тогда я застрелюсь прямо здесь! И ты станешь виновницей моей преждевременной смерти! «Блеснет заутра луч денницы и заиграет ясный день; а я, быть может, я гробницы сойду в таинственную сень…» – довольно приятным тенором пропел он.

– Не дури. И не ори, соседи спят!

– Ну, пожалуйста, всего на полчасика. А то мой бедный Лизок совсем озвереет, а Женечка не простит тебе очередного предательства.

– Какого еще очередного? Когда это я ее предавала?

– Ты что, уже забыла, как влюбила в себя ее будущего мужа – Дантеса? Поедем, прошу тебя!

– Так это нужно тебе или им? – заинтересовалась Наташа и, получив ответ «Нам всем!», нерешительно качнула головой: – Ну разве что на полчасика…

Десять минут спустя Лиза уже лихо крутила руль своей серебристой «тойоты». На переднем сиденье пристроилась молчаливая Евгения, а Никита сидел рядом с Наташей и упорно предлагал ей выпить шампанского, держа в одной руке открытую бутылку, а в другой два пластмассовых стаканчика.

– Эй, вы там, сзади, – приревновала Лизуля, – не пейте без меня. Подождите, пока до ребят доедем.

– Каких еще ребят? – насторожилась Наташа.

– Это хорошие друзья моей скверной Лизаветы, – шутливо пояснил Никита, – да ты не волнуйся, заедем, полчаса потусуемся – и обратно. Ну что, по глоточку?

Наташа неуверенно кивнула, и Никита тут же поторопился разлить пенящееся вино. При этом он отвернулся в сторону и незаметно сунул в один из стаканчиков какую-то таблетку. Разумеется, именно этот стаканчик он и вручил Наташе.

– Итак, я пью за лучшую актрису этого города! Успехов тебе, Nathalie!

– Спасибо, – растроганно произнесла она, делая роковой глоток.

– А мне? – спросила Евгения и, блеснув карими глазами, протянула руку к Никите.

– А ты выпей из моего бокала, – нашелся он, протягивая ей собственный стаканчик.

За окнами машины быстро мелькали ночные пейзажи. Со стороны Финского залива дул сильный снежный ветер, мороз достигал двадцати градусов, и промерзший до основания Санкт-Петербург представлял собой самый неуютный город на свете, когда даже самые преданные его старожилы недобрым словом поминают царя-реформатора, задумавшего основать свою столицу в столь малопригодном для житья месте. И даже многочисленные фонари плохо справлялись с тяжелой ледяной мглой.

Санкт-Петербург,

Комендантская дача на Черной речке, 1837 год

В тот ясный морозный день дул довольно сильный ветер, раскачивая верхушки пушистых сосен, стоявших небольшой рощей подле Комендантской дачи. К вечеру он слегка поутих, перейдя от резких порывов к равномерному кружению. Пушистое снежное покрывало лежало повсюду, багряные лучи предзакатного солнца не блестели на нем, как обычно, будто то был не снег, а тополиный пух, чудом сохранившийся с летней поры. Так и хотелось броситься в эту белоснежную колыбель и вдоволь поваляться в ней, но цель пришедших туда господ была совсем иной…

Изрядно потрудившись, утаптывая глубокий рыхлый снег, чтобы создать удобные для дуэлянтов дорожки, Данзас и д’Аршиак подошли к Пушкину, закутавшемуся в медвежью шубу и одиноко сидевшему прямо на снегу неподалеку от гумна. Он отрешенно взирал на приготовления, затем перевел взгляд в сторону столь же одинокого Дантеса. Расстояние между противниками было не слишком большим, а потому каждый из них мог прочесть выражение лица другого. Но если Дантес хладнокровно и презрительно улыбался, то явно нервничавший Пушкин мысленно повторял слова своего письма, отправленного накануне барону Геккерену и написанного в таком стиле, что примирение сделалось абсолютно невозможным: «… Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну, который просто плут и подлец! Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына. Я вынужден обратиться к вам с просьбой положить конец всем этим проделкам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым я, поверьте мне, не остановлюсь».

– Александр Сергеевич, находишь ли ты удобным выбранное нами место? – подойдя ближе, поинтересовался Данзас.

– Мне это решительно все равно, только, пожалуйста, делайте все это поскорее, – отвечал поэт.

Секунданты принялись заряжать пистолеты.

Покончив с этим, они обозначили барьеры двумя шинелями, брошенными в снег на расстоянии десяти шагов одна от другой. После этого противникам вручили дуэльные пистолеты знаменитой французской фирмы Лепажа, и Данзас с замиранием сердца взмахнул своей шляпой.