Книга Последняя охота - Михаил Серегин

Наташа села рядом с отцом и тупо посмотрела на заранее приготовленный для нее завтрак. Михал Иваныч посмотрел на нее и открыл рот, чтобы что-то сказать, но тотчас сжал зубы, будто для того, чтобы ни слова, ни звука не просочилось…

Она протянула руку к вилке, но в этот момент зазвонил телефон. Свиридова вздрогнула: каждый звук, выбивающийся из звукового диапазона тикающих на стене часов или адресованных не к ней тихих слов, дергал нервы. И ничто не могло рвануть струны нервов сильнее, чем приятная для слуха трель телефона.

Наташа посмотрела на отца, и тут он не выдержал:

– Что ты смотришь? Может, это насчет Влада?

Она вздрогнула всем телом.

– Я слушаю, – сдавленно вырвалось у нее.

– Доброе утро, Наталья Михайловна, – прозвучал в трубке круглый глуховатый голос, от которого Наташа вздрогнула и схватила трубку обеими руками. – Краснов вас беспокоит.

– Я поняла, – почти выкрикнула Наташа. – Кто вы такой? Что вам от меня надо? К чему весь этот маскарад… Я не понимаю!

– Какой маскарад, Наталья Михайловна? – В голосе говорившего послышалось хорошо сыгранное удивление. – Если вы о том, что я не имею чести работать в агентстве «Сканер», то мне пришлось пойти на эту маленькую ложь, чтобы не особо вас нервировать.

– Хватит! – задыхаясь, оборвала его Наташа. – Зачем вам все это надо? Зачем нужно было собирать на Влада компромат, а потом шантажировать меня? Зачем подговаривать мою подругу сделать так, чтобы я напоролась на вас, а потом толкать в бордель Вороны? Зачем устраивать ловушку у Любимовой, которая работала на вас, а потом убивать ее? Зачем все это? Объясните же мне.

В трубке царило молчание.

– Кто вы? – истерически выкрикнула Наташа. – И почему… почему я? Почему капитан Курганов говорил, что именно из-за меня заварилась такая кровавая каша? Да объясните же, мать вашу! Или у вас нет матери, и вы родились от дьявола и самки шакала, как в «Омене»?

Краснов засмеялся, его низкий бархатный смех ударил по натянутым нервам Наташи, как кнут по спине, с которой содрали кожу. Она вздрогнула всем телом и бросила трубку. Яростно вцепилась зубами в бутерброд, но тут телефон зазвонил снова.

– Давай я возьму трубку, – предложил Михал Иваныч и порывисто поднялся со своего места. – Я покажу этому козлу, как издеваться над моей дочерью.

– Что ты покажешь… – пробормотала Наташа потухшим голосом и протянула бледную руку за трубкой.

– Не надо так резко прекращать разговор, – продолжал голос Краснова. – Я хочу сказать вам о вашем муже.

– Он в СИЗО.

– Ничего подобного. Он не в СИЗО. Он куда в менее уютном месте.

Наташа помолчала. Потом облизнула губы и сказала чужим и спокойным голосом:

– Вы хотите сказать, что вы убили его и он уже у вас в аду?

– Вы умеете выражаться фигурально, – усмехнулся Краснов. – Образное мышление в таком положении, как ваше, – вещь чрезвычайно редкая. Так вот, о Владимире. Мы не убили его. Отнюдь.

– Мы? Кто – мы?

– Я и те люди, которые в данный момент находятся с Владимиром. Которому вы сами, Наташа, так основательно проломили голову. У него, между прочим, легкое сотрясение мозга. Вы, конечно, помните, что я не рекомендовал вам рассказывать ему о нашем договоре? Впрочем, что я спрашиваю… Конечно, помните. В связи с тем, что вы нарушили нашу договоренность, я поднимаю цену его свободы и – теперь уже – жизни до тридцати тысяч.

– Но…

– Зато у вас теперь две квартиры, которые вы можете продать. Я думаю, что за них вполне реально выручить двадцать, а то и двадцать две – двадцать три тысячи долларов. Плюс машина Владимира – еще пара тысяч. Все-таки она подержанная. Ваша задача сводится к минимуму: найти оставшиеся пять-семь тысяч долларов за оставшиеся две недели. И тогда я гарантирую ему свободу и жизнь.

– Как я могу тебе верить?

– А тебе, моя дорогая, ничего иного не остается. Впрочем, я могу оказать тебе услугу: после того как ты выдашь мне половину суммы, я, в свою очередь, выдам тебе твоего Владимира. Сейчас он вряд ли может представлять для нас угрозу. Впрочем, как и раньше. – В голосе псевдодетектива послышалось легкое презрение.

– Я смогу передать вам пятнадцать тысяч послезавтра, – твердо сказала Наташа. – Как мне следует это сделать и где вы освободите Влада?

– Вот это деловой разговор. Значит, так, вам известен ночной клуб… Впрочем, что я спрашиваю? Оцените, Наталья Михайловна, уровень моей рассеянности: я хочу спросить вас, известен ли вам ночной клуб «Юниверс-РУ»?

«Эта сволочь говорит так с явной целью вывести меня из себя», – подумала Наташа. Ну ничего, ему это не удастся.

– У вас довольно своеобразная манера шутить, Саша, – спокойно сказала она, и он аж поперхнулся, как жестким куском, ее хладнокровием, – хотелось бы выбить вам за такие шутки мозги, но простите – по телефону не могу. Клуб «Юниверс» мне известен. Более того, мне известна даже фамилия нового директора: Марлен Юсуфович Худайбердыев. Или Мустафаевич. Так что теперь придется переименовывать клуб в «Юниверс-ХУ».

В трубке послышался низкий смех, и Наташа похолодела, потому что ей показалось: смеялся не Краснов.

Может, в самом деле к разговору по параллельной линии из ада подключился сам дьявол?

– Значит, возле «Юниверса» в девять вечера, – сказал Краснов. – Вы принесете деньги, а я выдам вам Свиридова. Всего наилучшего.

И в трубке послышались короткие гудки.

Наташа положила переносной радиотелефон на базу и с яростью вцепилась в бутерброд, как будто это он был виновен во всех ее бедах.

Одно было хорошо: страх куда-то ушел, испарился, сгинул, а вслед за ним в душе, как в квартире, из которой ушел прежний нищий трясущийся жилец и пришел новый, богатый и наглый, поселилась холодная, спокойная ненависть.

* * *

– Пойду за пивом.

Наташа подняла голову и спросила:

– Что ты сказал, папа?

– Я говорю, пойду схожу за пивом. В доме ни грамма спиртного нет.

– Может, хватит пить-то?

– Конечно, хватит! Поэтому я и говорю: надо сходить за пивом.

В иной ситуации диковинная логика отца позабавила бы Наталью. Но сейчас она просто повернула голову и, чиркнув по белой стене таким же пустым и белым взглядом, продолжала есть. Пусть драгоценный родитель чудит, как хочет.

Михал Иваныч тем временем отправился в прихожую и, судя по кряхтению и обрывочным ругательствам, начал натягивать туфли. Туфли Буркин носил свиридовские, и они были ему немного маловаты – отсюда упомянутое кряхтение и ругательства.

Михал Иваныч ушел, а явившаяся на кухню няня Димы, она же по совместительству горничная, включила телевизор, стоявший возле холодильника, и начала мыть плиту. Наташу раздражала эта ее привычка работать при включенном телевизоре вне зависимости от того, что идет в программе и какой частью тела горничная телевизор смотрит – глазами или торчащей над плитой задницей.