Книга Я - не серийный убийца - Дэн Уэллс

Я смотрел, как она появляется в окне, скинув с себя одеяло, очаровательно потягивается, а потом проводит рукой по волосам. Спала она в теплой серой пижаме, мне этот цвет казался до странности неподходящим. Иногда она чесала под мышкой или ягодицу — ни одна девчонка не станет делать таких вещей, если знает, что ее могут увидеть. Она корчила рожи, глядя на себя в зеркало, иногда танцевала. Минуту или две спустя собирала одежду и выходила из комнаты, направляясь в душ.

А что, если, думал я, предложить им чистить дорожки, как я чищу их у мистера Кроули, чтобы я мог быть там, где хочу, и таким образом получить доступ к ним во двор? Это, вероятно, вызвало бы подозрения, если бы только я не предложил чистить дорожки всем соседям по улице. Но на это у меня не хватит времени. Я и без того слишком занят.

Каждый день я находил возможность подкинуть мистеру Кроули новую записку — иногда на машину, как в первый раз, иногда приклеивал письмо к окну или просовывал под дверь там, где его не могла достать Кей. После второго послания ни одно из них не содержало прямых угроз. Вместо этого я посылал свидетельства того, что я знаю, чем он занимается.

ПОЧКА ДЖЕБА ДЖОЛЛИ

РУКА ДЕЙВА БЕРДА

Оставляя ему записки с именами его жертв, я не упоминал бродягу, которого он убил у озера. Отчасти это объяснялось тем, что мне было неизвестно его имя, а отчасти тем, что я не знал, видел ли Кроули следы шин моего велосипеда на снегу, а я совсем не хотел, чтобы он связал одно с другим.

В последний день занятий я послал ему следующую записку.

ЖЕЛУДОК ГРЕГА ОЛСОНА

Это, конечно, была обманка, потому что тело Грега Олсона пока не обнаружили и, насколько было известно Кроули, про желудок никто не знал. Прочтя это, он заперся в доме и погрузился в размышления. На следующее утро он отправился в скобяную лавку и купил пару навесных замков, добавив дополнительную меру безопасности своему сараю и двери подвала. Я немного заволновался, не впадет ли он в паранойю, ведь тогда я лишусь возможности наблюдать за ним. Но не успел он повесить новые замки, как пришел к нам и дал мне новый ключ от сарая.

— Я запер сарай, Джон, — времена такие, что лишняя осторожность не помешает. — Он протянул мне ключ. — Ты знаешь, где лежит инструмент, так что держи, и еще раз спасибо тебе за помощь.

— Спасибо, — сказал я.

Он доверял мне — хотелось кричать от радости. Я одарил его моей лучшей улыбкой «суррогатного внука»:

— Я буду, как всегда, убирать снег.

Мама спустилась за мной по лестнице.

— Здравствуйте, мистер Кроули. У вас все в порядке?

— Я повесил новые замки, — сказал он. — Рекомендую вам сделать то же самое. Убийца продолжает разгуливать по городу.

— Мы надежно запираем морг, — сказала мама. — И в служебном помещении, где хранятся химикаты, надежная сигнализация. Думаю, у нас все в порядке.

— Ты хороший мальчик, — сказал он, улыбаясь.

Потом на его лице появилось обеспокоенное выражение, и он подозрительно оглядел улицу.

— Этот город уже не такой безопасный, как прежде. Я не хочу вас пугать, просто… — он снова повернулся к нам, — будьте осторожны.

И, ссутулившись, он зашагал через улицу. Я закрыл дверь и улыбнулся.

Мне удалось его провести.

— Ты занимался чем-то забавным сегодня? — спросила мама.

Я подозрительно посмотрел на нее, а она с невинным видом подняла руки:

— Я просто спросила.

Я прошел мимо нее и поднялся по лестнице.

— Пойду почитаю.

Это была обычная отговорка — так я объяснял безвыходное сидение в моей комнате, когда наблюдал из окна за домом Кроули. В это время дня подобраться ближе я не мог, так что наблюдение из окна оставалось единственным способом.

— Ты слишком много времени проводишь у себя, — сказала она, поднимаясь за мной по лестнице. — Сегодня первый день рождественских каникул — шел бы на улицу погулял, развлекся.

Это было что-то новенькое. Что она задумала? Я отсутствовал в доме ровно столько, сколько присутствовал, много времени проводил, прячась у домов мистера Кроули и Брук. Мама не знала, куда я хожу и что делаю, но она никак не могла думать, что я слишком много времени провожу в своей комнате. У нее на уме было что-то другое.

— Весь город обклеен рекламой какого-то нового фильма, — сказала она. — Его вчера наконец-то привезли. Ты бы сходил.

Я повернулся и уставился на нее. Что это ей взбрело в голову?

— Я только говорю, что это может быть интересно, — сказала она, уходя на кухню, чтобы не встречаться со мной взглядом.

Она нервничала.

— Если пойдешь, — крикнула она, — я дам тебе деньги на билеты.

«Билеты» — это множественное число. В этом, что ли, все дело? Я ни за что не пойду в кино с матерью.

— Ты можешь сходить, если хочешь, — сказал я. — А я хочу дочитать книгу.

— Нет, я сейчас очень занята, — откликнулась она, появляясь из кухни со стопкой счетов и показывая их с озабоченной улыбкой. — Ты мог бы сходить с Максом. Или с Брук.

Ах вот в чем дело. Брук. Я почувствовал, как мое лицо вспыхнуло, повернулся и ушел в свою комнату.

— Я же сказал: нет!

Я хлопнул дверью и закрыл глаза. Я был зол, сам не знаю почему.

«Идиотка-мать пытается отправить меня на идиотское кино с идиоткой…»

Я не мог произнести ее имя. Никто не должен был знать про Брук. Про Брук даже сама Брук не знала. Я пнул школьный рюкзак, и он перевернулся — был слишком туго набит книгами, чтобы перелететь через всю комнату, как я того хотел.

Посидеть в темноте рядом с Брук было бы не так уж плохо, подумал я, и бог с ним, с этим кино, — пусть оно будет плохое. Я мысленно услышал ее смех и подумал обо всяких остроумных вещах, которые мог сказать, чтобы ее рассмешить.

«Режиссера нужно удавить его собственным фильмом».

Брук не рассмеялась этой шутке, глаза у нее широко раскрылись, она отпрянула, как и на Хеллоуине.

«Ты фрик, — сказала она. — Ты больной, сумасшедший».

«Нет! Ты же меня знаешь! Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой в целом мире, потому что я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Я вижу то, чего не видит никто другой. Мы вместе делали домашние задания, смотрели телевизор, разговаривали по телефону с…»

Идиотский телефон — с кем это она говорила по телефону? Узнаю с кем — и убью.

Я выругался, глядя в окно, и…

Я был в своей комнате и тяжело дышал. Брук меня не знала, потому что мы с ней практически не общались, потому что единственным, чем мы занимались вместе, она на самом деле занималась в одиночестве, а я наблюдал за ней в окно. Несколько дней назад вечером я подсматривал, как она делает домашнее задание. Я знал, что у меня такое же, но сказать, что мы делали его вместе, нельзя. Она даже не знала, что я там присутствую. А потом, когда зазвонил телефон и она подняла трубку и сказала кому-то «привет», между нами словно вбили клин. Она улыбнулась этому разрушителю нашего уединения, а не мне, и мне хотелось закричать, но я знал, что никто ничего не разрушал, потому что, кроме меня, никто в этом мире не знал, что здесь происходит.