Книга Плач соловья - Саймон Грин

Она мрачно уставилась на четвертую порцию виски с лимоном.

Некоторое время мы сидели и молчали. На сцене Уитни пела «I Will Always Love You».

— Никогда не любила ее. Визгу больно много, — фыркнула Россиньоль.

— Мне больше нравится Долли Партон, — неожиданно высказался Мертвец. — Гораздо душевнее.

Я внимательно посмотрел на него.

— Не так уж ты прост, а?

— И не говори, — ответил Мертвец.

Наконец прибыл торт — огромный, обсыпанный крошкой из белого и темного шоколада. Россиньоль ахнула. Ее глаза засверкали, она отодвинула в сторону четвертую порцию виски с лимоном и взяла в руки ложку. Очень скоро она уже перемазалась шоколадом.

Совсем другой человек… Неожиданно мне пришло в голову неприятное объяснение: что, если это просто двойник вроде тулпы, разгромившей редакцию «Найт таймс»? Тогда понятно даже, как ей без проблем удалось выбраться из клуба.

Я выразительно посмотрел на Мертвеца.

— Мне надо попудрить носик.

— Отлично, — сказал он. — Спасибо, что поставил нас в известность.

— Я в этом клубе впервые, — сказал я со значением. — Не покажешь дорогу?

— A мне туда не надо. Одно из немногих преимуществ моего состояния, — ответил Мертвец.

Я свирепо зашевелил бровями, пока Россиньоль сосредоточилась на торте, и до Мертвеца наконец дошло. Мы извинились и направились к двери с надписью «Для джентльменов». В просторном, сверкающем белым кафелем туалете никого не было, если не считать Кайли, задравшей юбку перед писсуаром. Мы с Мертвецом занялись внимательным изучением торговых автоматов. Как только Кайли ушла, Мертвец посмотрел на меня неприязненно:

— Надеюсь, Джон, ты не стал бы беспокоить меня по пустякам. Уединиться с тобой в таком месте — от этого, знаешь ли, страдает моя репутация…

— Заткнись и слушай. Однажды Кавендиши уже натравили на меня двойника Россиньоль: тулпу с омерзительным характером и сверхъестественной физической силой. Можно определить, настоящая это Россиньоль или нет? Ты всегда говорил, что от мертвецов ничего не скроешь.

— Конечно. Я уже определил.

— И что?

— Она настоящая. И она мертвая.

— Она — какая?

— Нет ауры. Это первое, что я заметил.

— И ты мне ничего не сказал?

— Если она действует после смерти, это не мое дело. Тебе следует шире смотреть на вещи, Джон.

— Подожди… Она такая же мертвая, как ты?

— Нет, конечно. Тут дело другое. Для зомби она слишком эмоциональная и энергичная. Но живых без ауры не бывает. У всех есть аура.

— А моя как выглядит? — неожиданно для себя поинтересовался я.

— Яркая, лиловая.

— Да как же это может быть? — спросил я раздраженно. — Посмотри на нее: живее не бывает! Мертвецы не стонут от наслаждения над шоколадным тортом!

— Не шуми, пожалуйста. Вполне возможно, это имеет отношение к Кавендишам и их влиянию на нее. Хочешь, я сам ей расскажу?

— Лучше не надо. Тут нужен человек, который хотя бы краем уха слыхал о чувстве такта. Правда ей нужна, видите ли… — Я мрачно смотрел на сияющий кафель. — Как сообщают клиенту, что он мертв?

— Раскрывают рот, знаешь ли, и говорят. В конце концов, бывает хуже.

— Ты о чем?

Мертвец посмотрел на меня особенным взглядом:

— Тебе незачем знать, Джон. Поверь мне.

— Ох, заткнись.

К нашему возвращению раскрасневшаяся Россиньоль расправилась с половиной торта и последними двумя порциями виски с лимоном. Она помахала нам рукой, икнула и принялась слизывать шоколад с пальцев. Мы с Мертвецом сидели и смотрели, как она хихикает, покачиваясь на стуле.

— Я хочу еще выпить! — жизнерадостно объявила она. — Все должны пить! Хочешь торт? Я скажу, чтобы принесли еще одну ложку. Не надо? Ты много теряешь! В такой день, как сегодня, шоколад лучше секса! Ну, может, не всякого секса… А отчего вы такие кислые? Нашли свой номер телефона на стене в туалете?

Я набрал побольше воздуха и рассказал ей об открытии Мертвеца и его значении. Я объяснил все так прямо и просто, как только мог, и стал ждать. Из нее будто выпустили воздух; лицо застыло, но осталось спокойным. Облизывая ложку, она задумчиво смотрела вдаль, будто размышляя о деловом предложении или смерти дальнего родственника. Наконец она посмотрела мне в глаза и заговорила спокойно и твердо:

— Вот оно что. Теперь понятно, откуда у меня провалы в памяти, почему мне всегда так холодно и отчего я такая послушная в присутствии мистера и миссис Кавендиш. Их работа… Я настоящая никогда не стала бы всего этого терпеть. Здесь я будто проснулась от ночного кошмара, где нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой. Только окончательно проснуться мне не суждено, не правда ли? Я ведь мертвая.

Мне захотелось обнять ее, утешить, сказать, что все будет хорошо, но ведь я обещал не лгать… Россиньоль некоторое время грызла нижнюю губу, потом по очереди внимательно оглядела каждого из нас.

— Мне можно как-нибудь помочь? Или хотя бы выяснить, что эти свиньи со мной сделали?

— Я попробую, — сказал Мертвец на удивление мягко. — Я вижу многое из того, что скрыто от живых. А раз мы оба мертвы, между нами возможен особенно глубокий контакт.

Одной рукой он сжал ее ладонь, а другую протянул мне. Не без сомнения я протянул свою. Я еще не забыл, что случилось с мистером Греем.

— Не бойся, Джон, — улыбнулся Мертвец, — только хочу вызвать образ последних мгновений жизни. Думаю, память просто заблокирована травмой. Пока вы со мной в контакте, вы оба сможете видеть то, что вижу я. Не забывайте: это будет лишь образ прошлого. Прошлое нельзя изменить ни при каких обстоятельствах.

Мертвец крепче сжал мою руку, и настоящее исчезло. Никаких заклинаний, никаких магических предметов — только воля человека, мертвого уже тридцать лет и до сих пор не желающего успокоиться. Мы оказались в кабинете у Кавендишей, том самом, куда меня притащили, избитого и окровавленного. Мистер и миссис Кавендиш улыбались, Россиньоль сидела, насупившись. Она пыталась им что-то сказать, но ее не слушали. Миссис Кавендиш налила бокал шампанского, сказала что-то успокаивающее. Россиньоль выпила шампанское одним глотком и бросила бокал под ноги. Потом она рухнула на пол и забилась в конвульсиях, на губах выступила пена. Мистер и миссис Кавендиш спокойно смотрели, улыбаясь. Наконец Россиньоль затихла. Кавендиши обратились к кому-то, стоящему в стороне, чьего лица нельзя было разглядеть.

Настоящее вступило в свои права, мы вернулись за столик. Мертвец выпустил наши руки. Россиньоль трясло, но она держалась, твердо сжав губы.

Усилием воли она подавила дрожь.

— Меня отравили? Зарезали курицу, несущую золотые яйца?