Книга Плач соловья - Саймон Грин

Элейн и Барбара исчезли, и на сцене с аккордеоном в руках появилась Нико. Хриплым, печальным голосом она пропела «It Took More Than One Man to Change My Name to Shanghai Lily». Боже, сделай так, чтобы она не вспомнила про «Дорз» и «The End».

Я плохо перевариваю экзистенциальную тоску, у меня от нее кровь начинает из ушей идти.

Через несколько столиков от нас две Джуди таскали друг друга за парики. Зрители подбадривали противниц и делали ставки.

В это время в зале появилась Россиньоль под руку с Яном Аугером. Как и следовало ожидать, никто не обратил внимания. Еще один трансвестит, ну, может быть, немного убедительнее остальных. Ян подвел Росс к нашему столу, предложил ей стул и представил Мертвецу. Сам он садиться не стал, отказавшись вежливо, но твердо.

— Я здесь не останусь: мне надо обратно. В клубе полно работы, и я не хочу, чтобы меня хватились.

— Добрались без проблем? — спросил я.

— Как ни удивительно. Я сказал телохранителям, что в здание пробрался Джон Тейлор, и они побежали тебя ловить, а мы просто вышли через главный вход. Теперь мне надо идти. Не забывай, Росс, тебе осталось меньше часа до выступления.

Ян Аугер поцеловал Россиньоль в щечку и захромал к выходу.

Официантка Лайза терпеливо ожидала, пока Россиньоль сделает заказ. Пока Росс изучала винную карту, я успел разглядеть ее как следует. Та же белая кожа, те же темные волосы, то же узкое черное платье… Но что-то изменилось явно к лучшему, будто навели на резкость изображение. Она перехватила мой взгляд и с готовностью улыбнулась:

— Спасибо, Джон! Так хорошо очутиться на воле! Знаешь, чего я хочу? Для начала пять порций виски с лимоном. Все пять сразу, чтобы я на них могла смотреть, пока пью. В «Пещере Калибана» мне пить не полагается: приказ мистера и миссис Кавендиш. Кстати, странное дело: мне обычно и не хочется. Меня кормят здоровой и полезной пищей, и я никогда не жалуюсь, что опять-таки на меня не похоже. Но сегодня!.. Торт! Самый большой шоколадный торт, какой у вас есть, и большую ложку! Я хочу всего, что мне вредно, и прямо сейчас!

Официантка восхищенно взвизгнула:

— Так их, сладкая!

Я кивнул, и Лайза отправилась выполнять заказ, покачиваясь на высоких каблуках. Россиньоль сияла от счастья.

— За мной следят строго. То можно, этого нельзя… Можно подумать, мистер и миссис Кавендиш — мои родители, а не агенты.

— Курить они тебе, однако, не мешают, — заметил я.

Она громко фыркнула.

— Пусть попробуют!

Внезапно улыбка исчезла.

— Ян сказал, ты занимаешься моим делом и говоришь с разными людьми… И ты что-то узнал про девушку, которая была у Кавендишей, ну… до меня. Я помню обложки журналов с ее фотографиями и… больше ничего. Что с ней случилось, Джон? Что с ней сделали?

Не вдаваясь в натуралистические подробности, я рассказал достаточно, чтобы она испугалась. Мертвец помалкивал, догадываясь, что у меня на уме. Он уже наполовину осушил свою бутылку джина и принялся жевать сигару.

Когда я закончил, Росс вздохнула:

— Я и понятия не имела… Бедняжка. И это Кавендиши… их работа?

— Ну, не то чтобы… То есть не собственными руками, я думаю. А тебе они ничего… такого… не предлагали?

— Еще чего! — Голос Россиньоль зазвенел. — Я бы сразу объяснила, куда им засунуть свою магию! У меня есть голос, и я пою свои песни — для успеха этого достаточно.

Россиньоль запнулась и нахмурилась.

— А ведь правда!.. С тех пор как я живу в комнате наверху, многое стало не таким, как раньше. Песни у меня теперь только печальные, появились провалы в памяти… Мне все время холодно, никогда не проходит усталость, а когда Кавендиши рядом, я… я просто себя не узнаю. Могли они сделать какую-нибудь магическую гадость без моего ведома?

— Не исключено, — сказал я осторожно. — Они могли заставить тебя забыть. У меня не сложилось впечатления, что Кавендишей сильно отягощает груз профессиональной этики.

Официантка принесла пять порций виски с лимоном. Россиньоль самозабвенно ворковала, пока стаканы выстраивались перед ней в шеренгу, и немедленно один за другим опрокинула первые два. Переведя дыхание, она захихикала, как ребенок, которому сошла с рук мелкая шалость.

— Вот! Это именно то, что нужно! — заключила она.

Подарив Мертвецу очаровательную улыбку, Россиньоль спросила:

— Как оно: быть мертвым?

— Не вздумай объяснять! — окрысился я. Россиньоль вздрогнула.

— Извини, душенька. Просто есть вопросы, на которые лучше не искать ответа, особенно если речь идет о нем.

— Вроде как почему он жует сигару вместо того, чтобы курить?

— Думаю, и это тоже.

Она улыбнулась еще раз — солнечной, согревающей улыбкой. Совсем не похоже на ту сумрачную, отстраненную Россиньоль, к которой я уже начал привыкать.

— Сколько я помню, вам тоже случалось уклоняться от вопросов, мсье таинственный незнакомец!

После третьей порции виски с лимоном ее французский акцент стал заметнее. Она казалась удивительно жизнерадостной. Я с трудом верил своим глазам.

— На самом деле ты ведь не думаешь, что мистер и миссис Кавендиш могли бы причинить мне… вред? — спросила она серьезно. — Они же собираются зарабатывать на мне деньги.

— Вполне возможно, они и Сильвии не хотели делать ничего плохого, — ответил я. — Не забывай о самоубийствах, Росс. Сами собой такие вещи не случаются, и я не верю, что Кавендиши здесь ни при чем. Я им не доверяю, и тебе не следует. Если хочешь, мы с Мертвецом выкрадем тебя немедленно, скажи только слово. Пока ты побудешь в безопасном месте, мы проверим твой контракт, если надо, проведем экспертизу — вдруг тебя подвергли магической обработке? Не беспокойся, я могу гарантировать твою безопасность. У меня масса знакомых, которые будут счастливы тебя охранять. Народ они не то чтобы очаровательный, но…

— Нет, — ответила она мягко, но решительно. — Это очень великодушное предложение, Джон. Я понимаю, ты хочешь помочь, но…

— Но?

— Но это мой шанс. Шанс стать звездой. У Кавендишей связи, как ни у кого другого. Они действительно могут заключить контракт с серьезной студией. Без этого мне не обойтись. Я должна петь. Мне никогда не хотелось ничего другого, и я не могу отступать. Расстроенные нервы — не причина, чтобы сдаться. У тебя ведь нет доказательств магического вмешательства?

— Нет. Но самоубийства…

Россиньоль поморщилась.

— Я ничего не забыла, можешь мне поверить. Такое не забудешь. Тот бедолага, который застрелился прямо передо мной… Он смотрел мне в глаза и улыбался… Я не допущу, чтобы это продолжалось. Я всегда пела для того, чтобы людям было хорошо! Я всегда хотела утешить и снять груз с их сердец. Разве плохо, если кому-то станет легче смотреть в лицо этому миру? Но если они и правда что-то сотворили с моими песнями, с моим голосом… — Россиньоль беспомощно покачала головой. — Я не знаю… я просто не знаю, что делать!