(Саторния, Иакисхола, Фавстиана, Ианнуария, Марсалия, Евфрасия и Маммия), одного разрубили по кускам (не названного по имени обратившегося темничного стража), одного (анонимного насильника-эфиопа, обратившегося «мурина») не указано, как именно казнили, четверых сожгли (Зинона, Евсевия, Неона и Виталия); подверглись пытке и апостолы – и при Керкилине, и при следующем правителе, однако потом они были обратившимся преемником Керкилина освобождены и продолжили проповедь. Скончались мирно и в глубокой старости. Читатель может задаться вопросом, почему автор спокойно и без эмоций пересказывал мифы древних греков и столь ядовито ополчился на христианские легенды. Ответ очевиден – греков никто НЕ ЗАСТАВЛЯЛ верить, например, в самостоятельные путешествия отсеченного уранова члена по волнам Средиземного моря, любовные похождения Зевса или Афродиты и т. д., каждый верил в меру своего умственного развития и душевного склада (отвратительные процессы над Сократом (ок. 470–399 гг. до н. э.) и Протагором (ок. 485 – ок. 410 гг. д н. э.) – пара мерзких рецидивов, да в первом случае далеко не в религии было дело, а в том, чтоб совместными усилиями устранить зеркало, в котором афинская «демократия», пороки властей и буржуйчиков безжалостно отражались во всем своем бесподобном уродстве). Современный китайский философ Фэн Ю-Лань тонко и емко отметил грань между религией и поэзией: «И религия, и поэзия суть плод воображения человека. Обе они смешивают фантазию с реальностью. Различаются же они тем, что религия принимает свои утверждения за истину, а поэзия – за вымысел. Создаваемое поэзией не есть реальность, и поэзия прекрасно отдает себе в этом отчет. Поэзия, тем самым, обманывает себя, но это сознательный самообман. По духу своему она не нужна, но она и не противоречит науке. В поэзии мы обретаем эмоциональное удовлетворение, не препятствуя при этом прогрессу интеллекта». И столь же верно писал исследователь античных религий Ф. Зелинский: «Сам по себе спор Ария и Афанасия о естестве Христа был так же безобиден, как во времена оны спор Лицея и Стои о естестве богов – как споры, они вполне аналогичны. То, что их отличает – это в христианском споре переход от слов к делу, от диспута к гонению; это – несчастное убеждение, что от принятия той или другой теории зависит спасение души, что одна из них от Бога, а другая – от дьявола». Религия эллинов была религией радости. У нас же доныне любое сомнение в действительности той или иной фантазии древнего христианского писателя (говорю не о богословии, а в первую очередь, о житиях и прочих «благочестивых побасенках») вызывает яростный вопль «верующих». Хорошо писал барон-просветитель Гольбах (1723–1789 гг.): «Чтобы быть хорошим христианином, весьма важно не иметь мозга вовсе или иметь мозг недоразвитый. При помощи исповедника, наставника или монастыря можно у детей задержать развитие этого органа». С этим ничего, к сожалению, не поделаешь – «фанатизм – святое исступление, или священная зараза, охватывающая христиан, у которых сердце кипит, а мозг бездействует. Эта болезнь входит через уши. Против нее равно бессильны здравый смысл и насильственные меры воздействия. Наилучшее лечение – бульонами, ваннами и разумными развлечениями»; печальные последствия фанатизма мы наблюдаем с IV века н. э. и доныне, от «истребителей язычества» и самих язычников, потом еретиков, и до ИГИЛ; но вернемся к убежденной серости и слепой вере в небывальщину. Это не так безвредно и с теоретической точки зрения, как может показаться, ибо легенда хороша для фольклора, но когда ее пытаются освятить авторитетом богословия, возникает парадокс – самая дикая фантазия преподносится как первостатейная неоспоримая истина, в то время как ложь есть не что иное, как нарушение 10-й заповеди и исполнение воли отца лжи – диавола (Ин. 8: 44). Потому что если «верить» только потому, что так положено и предписано… Из масс мы получаем ослов (для них стало бы невиданным откровением, что такие столпы богословия IV–V вв., как Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Назианзин, Григорий Нисский – настолько высоко ценили разум и творчество, что именно в них полагали те самые Божии «образ и подобие», по которому Бог сотворил человека – впрочем, именно поэтому современная Церковь не любит древних богословов); из людей умных – либо распинающих собственный разум («Верую, ибо абсурдно» – Тертуллиан (ок. 160 – ок. 230 гг.), либо фарисействующих лицемеров. Вот святитель Филарет (Дроздов) (1782–1867 гг.) писал: «Если бы в Библии было написано, что это не кит проглотил Иону, а Иона – кита, я бы поверил и в это». Вряд ли это твердость веры, это горькая усмешка вынужденного к такой вере интеллигента. Истинная вера, по мнению Льва Толстого (1828–1910 гг.), не может и не должна насиловать разум. Можно с умилением читать о льве св. Герасима при Иордане – потому что даже если именно так и не было, то вполне могло бы быть, зная доброту некоторых людей и зверей, но, читая о разглагольствующем с отрезанным языком Романе или о том, как мученице Акилине воткнули в мозг через ухо раскаленный прут, после чего она еще продолжала жить, говорить и действовать, право, хочется предложить тем, кто это написал и заставляет в это верить, самим попробовать испытать свою праведность пред Богом подобным способом – а вдруг получится?
Итак, ввиду относительной древности «побочных» свидетельств (базилика св. Керкиры постройки 450 г. (вопрос, правда, носила ли она это посвящение с V века? Ниже увидим, что даже в 1848 г. ее под этим наименованием сами корфиоты и не знали!), византийский храм Иасона и Сосипатра XII в. (если он тоже носил это посвящение с самого начала!), наконец, источники, которыми пользовался свт. Димитрий Ростовский (1651–1709 гг.) при составлении жития) действительность миссии христианских проповедников на Керкире отрицать не будем. Даже баснословный эпизод с тем, как Керкилин отдал свою дочь на поругание эфиопу, а ее спас вовремя появившийся медведь – ursus ex machina – если вычесть последнее, добавляет истории правдоподобия, хотя начисто лишает ореола сохранения девственности неисчислимыми мученицами, «христовыми агницами» – дело в том, что, согласно римскому законодательству, нельзя было предавать смерти девственниц, поэтому, в подобных случаях, в обязанности палача перед исполнением приговора входило также обязательное дефлорирование приговоренной. Об этом свидетельствует Тацит в своих «Анналах», рассказывая об участи дочери временщика Сеяна: «Девочка была до того еще несмышленой, что спрашивала, за какой проступок и куда ее тащат, говорила, что она больше не будет так делать, пусть лучше ее постегают розгами. Писатели того времени передают, что так как удавить девственницу было делом неслыханным, то палач сперва надругался над нею, а потом уже накинул на нее петлю». Разворошив эту тему, отметим, что еще доказательством может служить сообщение Евсевия Кесарийского (ок. 260 – ок. 349 гг.), автора «Церковной истории» и подлинного свидетеля гонений на христиан (с 305 г.) при Диоклетиане (244–311 гг., правил в 284–305 гг.) и Галерии (250–311 гг.,
