Книга Невинные убийцы. Как три обычные девушки стали кошмаром для нацистов и героями Второй мировой - Тим Брейди

нельзя оставаться там. Всем придется залечь на дно, включая Трюс. Франс немедленно увез Ханни в безопасное место – дом Лиен и Харма Элсинга, где она от усталости свалилась без чувств, а на следующий день оказалось, что у нее свинка. Она даже не успела попрощаться с родителями.

В Амстердаме, в госпитале Вильгельмины, гестаповцы допросили Яна Бонекампа, прежде чем он скончался. Трюс подозревала, что двое крепких санитаров выбили из него имена и адреса членов Сопротивления, воспользовавшись его состоянием. Помимо страшной раны в живот он получил травму позвоночника и испытывал мучительную боль. В полузабытьи он выдал гестаповцам адреса своей жены в Эймейдене и Кора Расмана в Харлеме, а также имя Ханни Шафт и адрес ее родителей на Ван Дортстраат.

На следующий день полиция обыскала дом Шафтов в Харлеме. К счастью, Филин уже перебралась в другое укрытие, в Амстердаме. Питеру и Аафи повезло меньше.

Как утверждал Эмиль Руль, агент гестапо, проводивший обыск, который еще появится позднее в жизни Ханни Шафт, полиция уже давно разыскивала ее. В докладах об актах саботажа и ликвидациях часто упоминалась девушка с длинными рыжими волосами. «Для нас она была террористкой. Вот почему мы охотились за ней, пока не узнали адрес ее родителей» [186].

Ворвавшись в дом, Руль потребовал от отца Ханни рассказать, где находится его дочь. Питер Шафт с горечью ответил, что она пропала давным-давно, и дочери у него больше нет.

Гестаповцы отвезли обоих Шафтов в Вухт, концентрационный лагерь на юге Нидерландов, построенный в дополнение к Вестерброку в качестве транзитного пункта в 1943 году. Они надеялись, что Ханни попытается вызволить родителей и полиция ее поймает.

* * *

Тем временем в Харлеме к торговцу домашней птицей по имени Кор Кольман, имя которого Ян Бонекамп тоже выдал на предсмертном допросе, явились люди из СД и показали фотографию Ханни. Кольман никогда не видел ее и честно сообщил об этом гестаповцам. Ян Бонекамп действительно бывал у него в доме и помогал с курами, сказал он. Врать на этот счет было бы смешно. Ему задавали еще множество вопросов, но, как ни удивительно, арестовывать не стали.

В доме Элсинга Ханни погрузилась в глубочайшую депрессию из-за смерти Яна и ареста родителей. Лиен Элсинга вспоминала, что Ханни после приезда практически совсем не говорила. Постепенно они выяснили, что произошло, но в начале супруги Элсинга, не знавшие Ханни прежде, ничего не могли у нее вытянуть. «Она просто сидела и молчала. В первые несколько недель совсем не выходила из дома» [187].

Помимо депрессии, она заболела свинкой и страшно стеснялась, так как считала ее детской болезнью. Она беспокоилась еще и потому, что у Элсинга были дети, и Ханни боялась их заразить.

Однажды Ханни поехала в родительский дом, чтобы забрать кое-какую одежду. Власти опечатали дом, и ей пришлось карабкаться по пожарной лестнице, чтобы проникнуть внутрь. Когда она вылезала с тюком одежды в руках и почтой, накопившейся за время отсутствия Шафтов, соседка заметила ее. Она посоветовала Ханни никогда сюда не возвращаться. Семья членов NSB, жившая через улицу, знала, что Ханни разыскивают, и двое их сыновей, всюду совавших свой нос, мгновенно выдали бы ее. Ханни поцеловала соседку и больше не возвращалась.

Элсинга вскоре узнали, что Ханни – дочь Пита Шафта, уважаемого преподавателя. Им сообщил об этом коллега Харма Элсинга; он же рассказал и о том, что Шафтов арестовали и увезли в Вухт, а также что полиция разыскивает их дочь. Коллега упомянул, что у дочери Шафтов длинные рыжие волосы, и Харм понял, что это та самая девушка, которая у них живет.

Быстро был назначен визит к парикмахеру; рыжие локоны Ханни перекрасили в черный цвет. С черными волосами и в очках, позаимствованных у подруги по колледжу из Амстердама, она стала практически неузнаваемой.

Глава 18

В теплый день первой недели августа группа офицеров полиции из Амстердамской СД по наводке голландского информатора, личность которого остается не выясненной до сих пор, ворвалась в контору в доме 263 по Принценграхт в Амстердаме и начала обыск. На первом этаже находился склад; на втором – контора компании. Над конторой имелся еще один этаж, используемый для хранения. На лестничной площадке имелась потайная дверь, спрятанная за вращающимся книжным шкафом; она вела в скрытую пристройку. Последние два года там скрывалось восемь членов семей Франк и ван Пельс. Полиция арестовала их всех, включая четырнадцатилетнюю дочь Отто Франка Анну. Обыск и арест заняли всего два часа [188].

Семьи отправили в Вестерброк на несколько недель, а затем увезли в Аушвиц на одном из последних составов, вывозивших голландских евреев из страны. Три дня и три ночи поезд ехал через Германию в Польшу – в каждом товарном вагоне без окон там находилось по семьдесят пять человек.

В Аушвице мужчин и женщин разделяли, как только те слезали с поезда. Тогда Отто Франк в последний раз увидел свою жену и дочерей. Новеньким брили головы и сразу отправляли на работы: копать землю. В конце рабочего дня их загоняли в переполненные бараки, над которыми беспрестанно дымили трубы лагерного крематория [189].

* * *

Ханни медленно приходила в себя и начинала реагировать на то, что происходило вокруг нее и в мире в целом. Она вернулась на работу в харлемский RVV. Снова Трюс, Фредди и Ханни стали вместе выезжать на задания. В основном они курсировали вдоль побережья между Лейденом и Гаагой, переодетые немецкими девушками, и флиртовали с солдатами вермахта с намерением выведать информацию о размещении ракет V‐2 в регионе.

Общественный транспорт представлял для них опасность из-за постоянных проверок. Они ездили на велосипедах от Харлема до деревушки Вассенаар – их обычного пункта назначения на побережье, – хотя расстояние (почти тридцать миль) было немалым.

Повседневная жизнь в Нидерландах становилась все тяжелее с продвижением союзников по стране. Продовольствия не хватало, и все чаще голландских граждан угоняли на работы в Германию. В конце июля Гитлер издал новый приказ, по которому противникам нацистского режима не полагалось ни следствия, ни суда – гестапо получало разрешение устранять их на месте. Иными словами, они могли просто расстреливать подозреваемых саботажников и террористов, не утруждаясь сперва отправкой в голландскую тюрьму для последующей депортации в лагеря [190].

По мере того как отступала немецкая оборона в Нормандии, а союзнические войска приближались к Парижу, рейх начинал все больше беспокоиться о возможном поражении под совместным