Книга За храбрость! - Андрей Владимирович Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну всё, ты последний, Гончаров, – произнёс полковой казначей, отсчитывая рубли. – Твои все из отделения уже получили, окромя Балабанова, но тем, кто в госпиталях, им жалованье отдельно вручат. Так, вот девять рублей тебе из двух «трете́й», и ещё к ним двадцать копеек причитается. Гривенник, сам знаешь, по удержанию госпитального и лекарского сбора на вычет пошёл. Пересчитал? Всё верно?
– Так точно, верно, – откликнулся Тимофей, затягивая тесьму на кожаном кошеле-мешочке.
– Ну, тогда расписывайся. Яков, бумагу ему дай. – И писарь казначея пододвинул младшему унтер-офицеру заляпанный кляксами листок.
Для чинов драгунских полков установленный годовой размер жалованья в 1812 году был следующим:
Шеф полка – 1800 рублей
Надзиратель за больными – 38 рублей
Полковник – 950 рублей
Вахмистр – 38 рублей
Подполковник – 558 рублей
Вагенмейстер, мл. штабной писарь – 38 рублей
Майор – 434 рубля
Штаб-трубач – 38 рублей
Капитан – 340 рублей
Квартирмейстер – 17 рублей
Полковой доктор – 306,7 рубля
Квартирмейстерский и казначейские писари – 17 рублей
Штабс-капитан – 340 рублей
Фанен-юнкер – 17 рублей
Поручик – 237 рублей
Трубач – 17 рублей
Берейтор – 220 рублей
Младший унтер-офицер – 14 рублей
Младший лекарь – 206 рублей
Рядовой драгун – 12 рублей
Прапорщик – 200 рублей
Цирюльник – 12 рублей
Аудитор – 200 рублей
Лазаретный служитель – 12 рублей
Оружейный мастер 200 рублей
Церковник – 12 рублей
Священник – 110 рублей
Кузнец, плотник, ученики полковых мастеровых – 12 рублей
Коновал (фаншмит) – 102 рубля
Профос, фурлейт – 8 рублей
Костоправ, ложник, седельник, старший писарь – 60 рублей
«Денщицкие деньги» офицерам – 7 рублей 30 копеек
(Жирным шрифтом выделены «строевые» чины драгунского полка.)
– Ох ты, ну теперяча всего себе накуплю, – бряцая серебром, проговорил довольный Ярыгин. – А чего, зазря, что ли, пулю словил и опосля столько в госпитале промаялся? Могу и позволить себе чего-нибудь такого, чего-нибудь эдакого. В баню хочу сходить, в турецкую, там, говорят, купели с тёплой водой и камни везде белые, шибко нагретые, а ещё пар такой мягкий, душистый. И турчанки стройные под музыку прямо перед тобой танцуют, ох и хорошо! Калюкин, идёшь со мной? Мне одному несподручно как-то.
– Нет там турчанок, Ванька, не слушай ты дурака рыжего, – проговорил ворчливо Кошелев. – Там одни мужики волосатые, в простыни завёрнутые. И ещё ведь цельный пятиалтынный[12] за такое дело отдашь. Лучше уж в обычную, нашенскую за медный пятак сходить. Стёпка, а ну-ка хватит лясы точить, в общую казну деньгу́ гони! Давай, давай, все уже, окромя тебя, сложились. А то на бани и на прочую дурь прогуляешь, ещё и в кабак не дай Бог завалишься.
– Не, ну чего я, совсем, что ли? – пробубнил, снова пересчитывая получку, Ярыгин. – Я без свово общества хмельное ни-ни, договор же. Сколько мы там в артель нонче вкладываем?
– Сколько, сколько, – передразнил его Кошелев. – Как будто не слыхал. По четыре рубля с каждого носа.
– Да-а, больше половины, – вздохнув, произнёс Степан и протянул четыре рублёвые монеты артельному казначею. – Только-только вот богачом себя почувствовал и тут же опять в нищету вошёл.
– Иваныч, может, по такому случаю для хорошего приварка харч подкупим? – спросил отделенного командира Федот. – Как бы Рождество уже завтра. Ну и по такому случаю, может, к шинкарю Зурабу зайти? Лучше уж всем тут сообща вечерком хмельное пригубить, чем вон дураков рыжих потом из питейных мест вытаскивать.
– Ну, если аккуратно, то почему бы и нет, – нахмурившись для порядка, строго проговорил Гончаров. – Только ты уж давай, Федот Васильевич, сам с этим делом разберись, а то молодых точно охмурят. Казна отделения в твоих руках, так что решай, чего нужно для праздничного ужина, а я-то не против.
– Добро, – сказал Кошелев. – Ваньки, а ну слухай сюда! Как только свечереет, со мной пойдёте. Лишние глаза тут ни к чему, так что мы с вами осторожно потемну всё сделаем. Завтра Макара очередь готовить, мужик он опытный, чай, не испортит, не пережжёт нам кашу. Небось, расстараешься, Макар?
– Дэк а чего бы и нет? Само собой, расстараюсь, – уверил штопавший прожжённый сапог Хребтов. – Сальца с маслицем только прикупите поболее, Васильевич. Я вам такую кашу завтра сварю, язык проглотите.
Глава 2. Гарнизонная служба
Рождественская неделя пролетела, и началась будничная гарнизонная жизнь. Примерно раз в декаду драгуны заступали в караул или несли дозорную службу, объезжая окрестности Тифлиса. Полковое начальство сильно не гоняло, лишь изредка, скорее для порядка, проводило учения и строевые смотры. Выбитое во время похода второе отделение Ступкина вскоре было восстановлено, в него ушёл обратно со своим штуцером Кузнецов Илья и перевели для комплекта Мирона. В конце января из госпиталя вернулся Балабанов. Теперь по вечерам, после ужина, артель слушала жуткие истории про то, как доктора за минуту отпиливают ножовками руки и ноги, ковыряются щупами внутри ран и даже, о ужас, сверлят или долбят особыми стамесками черепа.
– Посерёд декабря, как раз за неделю до вашего возвращения, обоз с рекрутами из Моздока в Тифлис подтянулся, – рассказывал Елистрат. – Так в ем половина молодых была обморожена. Своими глазами видел, как лазаретные служки тазы, полные отрезанных пальцев и стоп, в конце дня на улицу выносили. Жуть жуткая, братцы! Не приведи господь с антоновым огнём к врачам нашим попасть, всё порежут!
– И на кой она потом такая жизнь с культёй, – вздохнув, горестно проговорил Хребтов. – Одно мучение. Нет, братцы, если со мной, не приведи господь, такое приключится, вы уж меня лучше сами тихонько пристрелите. Не хочу…
– Иди ты! Болтаешь! – высказался Кошелев. – И с культёй люди живут, и многие очень даже прилично пристраиваются. Вот персов и турку одолеем, медали, как мы, старослужащие, от амператора получишь и будешь опосля представительный вид иметь. Хоть будочником, а хоть надзирателем за благочинием в уездном городке, ежели не дай Бог уж такое случится, завсегда с культёй сможешь пристроиться. Везде тебе от простого обывателя уважение и почёт будет. Окромя жалованья, ещё и какой-никакой пенсион от казны за службу будет прилагаться. Так что дурь-то тут не неси! Солдат есть государственный человек и даже в отставку вышедший под крепость помещичью более не попадающий.
