Книга Лес Рук и Зубов - Керри Райан

— Да некуда нам возвращаться, — безапелляционным тоном вставляет Джед.

— Ты не можешь знать наверняка! — Еще немного, и Кэсс завизжит, снова забьется в истерике. — Не можешь! Ты только видел, что дела были плохи, когда вы с Бет уходили. Но потом все могло наладиться. Те, кто уцелел, могли отстоять деревню!

Джед молчит: по его лицу видно, что он погрузился в себя, в воспоминания о Бет.

Кэсс начинает мерить шагами поляну.

— Разве вы не понимаете, что происходит? Чем это все закончится? Мы будем ходить по этим тропам, пока не выбьемся из сил и не умрем!

Она так увлеченно говорит и жестикулирует, что не видит слез в глазах Джейкоба: он страшно напуган ее словами. Какой смысл в этих шатаниях?!

— Лес не бесконечен, — наконец вставляю я.

Она хохочет, безумно вытаращив глаза:

— Не бесконечен, Мэри?! И что же нас ждет за ним? Океан твой, что ли?! — Она ставит руки на колени и приближает лицо вплотную к моему. — А пить из твоего океана можно, Мэри? Или он спасет нас, когда мы начнем загибаться от голода на этой тропе? — В следующий миг Кэсс выпрямляется и, окинув взглядом всех нас, заявляет: — Я возвращаюсь в деревню. Джейкоб пойдет со мной.

Она протягивает ему руку, но мальчик только всхлипывает и отползает подальше, пугаясь безумного блеска в ее глазах и живо вспоминая ужасы, которые творились в деревне.

Тогда Кэсс подходит к нему, хватает его за руку и рывком пытается поднять, но он противится изо всех сил. Всхлипы переходят в рыдания, сотрясающие его слабое, крошечное тельце, однако Кэсс это не останавливает. Наконец, когда Джейкоб начинает вопить от боли, Гарри подходит и оттаскивает ее от ребенка.

Кэсс резко разворачивается и больно впивается пальцами в его руки.

— Пойдем со мной, — умоляет она, тяжело дыша и дрожа всем телом — такое чувство, что она вот-вот развалится на части. — Джейкоб будет нашим сыном, нашим с тобой сыночком. Мы все изменим, исправим, слышишь? Все будет хорошо, как раньше. — Кэсс спешит, слова наскакивают друг на друга, будто она боится передумать или все забыть. Потом она немного успокаивается и добавляет уже тише: — Ты только подумай, Гарри. Все станет как раньше. Помнишь, когда Трэвис болел и мы с тобой были одни…

В эту секунду я почему-то вспоминаю Кэсс в детстве. Ее белокурые волосы и невинные глаза. Как она внимательно слушала истории моей мамы, хотя они ни капельки ее не интересовали: она просто не понимала, что хорошего могло быть в мире до Возврата. Кэсс всегда жила настоящим, ей нравилось наше безмятежное существование за надежным забором, вдали от Нечестивых и всего остального.

— А вдруг на свете больше никого нет? — говорит она, окидывая нас взглядом. — Вдруг остались только мы? Мы не можем умереть. Мы должны выжить, чего бы это ни стоило!

Гарри тоже осматривает остальных: щеки горят, глаза широко распахнуты. Наконец его взгляд останавливается на мне и отчаянно просит о помощи. Можно подумать, я знаю, что делать.

— Тропы помечены, — выдавливаю я, глядя на свои руки. — На развилках, у самого начала каждой ветки, есть бирки с какими-то буквами. Такие же буквы были вырезаны на воротах нашей деревни. И на сундуке, который мы нашли.

Гарри распахивает глаза еще шире, сбрасывает с себя руки Кэсс и встает на колени у развилки. Раскидав траву, он находит железные бирки «IV» и «VII».

Я молча тереблю грязную веревку на запястье. Почему-то мне не хочется рассказывать остальным про буквы, которые оставила на стекле Габриэль. Это последнее, что нас связывает. Наша последняя тайна.

— Эти отметки что-то обозначают, — говорю я. — Возможно, нам удастся найти систему и понять, куда ведут тропы.

Кэсс утробно рычит:

— Ну и что! Мы уже прошли по одной тропе: она привела нас в тупик! В никуда! Нас с детства учили, что Лес Рук и Зубов бесконечен, значит, так и есть!

— А если это ложь? — уверенно и спокойно спрашивает Трэвис, по очереди глядя на каждого из нас. — Насчет тропы нам ведь солгали. Стражи регулярно обходили заборы и пополняли запасы, хотя Союз утверждал, что на тропу нельзя выходить никому. Никогда. Так, может, и у Леса есть конец?

— Мы должны вернуться, — повторяет Кэсс. Но плечи у нее опущены, лицо вытянулось от истощения, голос безжизненный. — Пожалуйста. — Она поворачивается к Гарри: — Пожалуйста!

Не найдя ни в ком поддержки, Кэсс разворачивается и медленно уходит по тропе прочь от нас. Но уже через несколько метров падает на колени и начинает рыдать. Ее громкие вопли подхватывают Нечестивые, столпившиеся у забора. Первым не выдерживает Джед: он встает и идет к ней. Кэсс поднимает руку, словно хочет его оттолкнуть, но он не позволяет, опускается рядом, сажает ее себе на колени и обнимает за плечи. В детстве он точно так же обнимал меня, когда я просыпалась среди ночи от кошмаров. Я отворачиваюсь, чтобы не расплакаться от этого зрелища. Как я скучаю по нашему детству, тем беспечным дням, когда меня пугали лишь чудовища из дурных снов, а брат всегда приходил на помощь…

Мы молча сидим, каждый глубоко погружен в собственный мир.

— А вдруг она права? — наконец спрашивает Трэвис. — Вдруг мы последние люди на свете? Единственные, кто спасся?

Ему никто не отвечает.

XXI

Остаток дня мы возвращались по своим следам и почти не успели продвинуться вперед по новому маршруту. На ночлег остановились рано: все выбились из сил. Вечером я покидаю группу и возвращаюсь к тому месту, где мы разминулись с Габриэль. Прошел всего день с тех пор, как я видела ее последний раз и нашла потом бирки, но, когда я подхожу к забору и вглядываюсь в Лес, красных всполохов нигде не видно.

Я сажусь на землю, прижимаю колени к груди и наслаждаюсь кратким мигом полного одиночества: скоро Нечестивые учуют меня и придут раскачивать забор. Редко удается посидеть возле него в тишине и попытаться представить себе жизнь до Возврата, до их неумолчных стонов.

Вдруг где-то сзади раздаются шаркающие шаги, и я резко оборачиваюсь. Это всего лишь Трэвис. Он молча садится рядом, выставляет перед собой больную ногу и принимается массировать место, где под кожей выступает кость.

Я кладу голову ему на плечо, и он целует меня в лоб. Это, несомненно, лишь нежный дружеский жест: мол, не бойся, я рядом. Но в ответ на его поцелуй все мое тело начинает пульсировать. Вокруг стоит абсолютная тишина, и можно подумать, что, кроме нас, на свете больше ничего нет: ни страха, ни смерти, ни ответственности.

Это уже не просто влечение — оно осталось в прошлом. Я нуждаюсь в Трэвисе всей душой и телом, яростно и свирепо, как никогда прежде.

Я встаю на одно колено и, взметнув подол юбки, разворачиваюсь к нему лицом. Он невольно оглядывается на тропу. Я хватаю его за подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза.

Вдыхая затхлый, влажный воздух, я беру Трэвиса за плечи и крепко-крепко прижимаюсь к нему. А потом еще крепче… И еще. Я злюсь, что нас разделяет так много слоев одежды: они мешают мне поглотить Трэвиса целиком, все его существо. На мгновение я понимаю голод Нечестивых, их неистовое желание отведать живой плоти.