Книга По шумама и горама (1942) - Николай Соболев

Сидеть!

Вот я дятел, позорно задремал и не заметил, как ко мне подкрались!

— Руки вверх! — два стражника чуть не упирались мне в грудь винтовками.

Тугие спросонок мысли заметались в голове — тянуть время, где ребята, как вывернуться?

— Вы чего так орете, все село перебудите! — недовольства в голосе получилось хоть отбавляй. — Что, спокойно подойти не могли?

— Документы есть? — подошел поближе третий, стоявший поодаль.

— Как не быть, — неторопливо полез в карман за стыренными Небошем на базаре.

Сам искоса рассматривал троицу — в форму вырядились, хоть и не сильно бритые. Третий со звездочками поднаредника на погонах и поусатей, все с винтовками. Вот он и шевелил губами, пытаясь прочесть в лунном свете удостоверение. Потом полез в карман за спичками, подсветил, но тут же чертыхнулся и выронил огонек — обжег пальцы. Полез было за второй спичкой, но передумал и приказал сходить за лампой в дом Крушки.

Сонный дурман покинул голову, вернулась ясность мысли — раз больше никого не слышно, значит, ребят не прихватили. Да и предъявить нам, по большому счету, нечего, разве что винтовку, но тут оружия навалом, у каждого второго, если не первого. Мы без знаков различия, по гражданке, пилоток-титовок со звездами нет, спасли Добрицу, в разговорах с ним себя не обозначали, значит, есть шанс проскочить. Надо только косить под четников, они здесь вась-вась с недичевской стражей. А там либо обстановка прояснится, либо Марко с Небошем бахнут из темноты и поминай, как звали.

Надежда что они придут на помощь, растаяла — на тропке от дома появился стражник с фонарем типа летучей мыши, а за ним топало еще минимум человек пять-шесть. Соврал Добрица насчет трех стражников, соврал — приперся десяток. Стражник подошел, поднял лампу над плечом поднаредника, снова раскрывшего документы.

Первый, не спускавший с меня глаз, переступил с ноги на ногу и от этого задел меня стволом.

— Эй, поосторожней!

— Чего вдруг? Может, тебя еще и кофе напоить или ракией? — проворчал старший.

— Не помешало бы.

— Смотри, какой наглый! — повернулся он к остальным слушателям.

При этом стражник был вынужден поднять лампу и тусклый свет упал на остальных — бородатые мужики в шубарах и шайкачах, на кокардах кресты и орлы. Выходит, Добрица и не соврал, это четники, а не стража. Но они точно вась-вась и надо попробовать отбазариться.

— Тебе погоны не жмут, служивый? — начал я с наезда.

— Ты мне не начальник! — огрызнулся старший.

Четники просто создавали массовку, обступили нас со всех сторон и особо не реагировали, к ним я и обратился:

— Эй, братья-сербы, вам что, горски штаб приказ о связных не объявлял?

Мужики переглянулись, двое или трое пожали плечами.

— Руки! — пытался перехватить разговор поднаредник.

— Спокойней, дядя, неужели свои между собой не договорятся?

— О чем с тобой договариваться, кучкин сын!

— Но-но, я связной штаба!

— Какого еще штаба? Руки! Руки давай!

Он начал крутить веревку, а я отчаянно копался в памяти — как там этого майора, который с немцами переговаривал? Он как раз на другом берегу Дрины командует, должны знать. А у меня крайне некстати имя из головы выскочило… Немец, генерал, переговоры Бадера с этим… как его, дьявола… я должен вспомнить! Должен! Добич, Бобич, Дренович, еще имя почти турецкое, вылетело из головы, как назло.

— Что, не знаешь? — стражники начали вязать мне руки вожжами.

Турецкое, турецкое, Йылдырым, Йездигерд… майор… Езди… Есть!

— Командант Источне Босне, майор Ездимир Дангич!

— Врешь!

— Давай-давай, вломят за нарушение приказа, узнаешь, вру или нет.

Бородатые задумались, а наредник упорствовал:

— А по мне ты партизан! И двое дружков твоих! Где они? Добрица о троих говорил!

— Приказ выполняют! Мы связные Дангича! И тебе это, — я сунул ему под нос связанные кисти, — так с рук не сойдет, жди неприятностей!

Об рожу наредника уже можно было прикуривать и она светилась чуть ли не ярче лампы:

— Давай-давай, мели дальше! Что я, партизан не видел? Сейчас пристрелю и всех делов!

— Э, Боро, сдай назад, — придержал его самый бородатый из четников. — А ну как парень действительно связной? Ни нас, ни тебя не похвалят.

Поднаредник засопел, малость сбавил обороты:

— Куда идешь?

— В Любовию! — назвал я городок выше по Дрине.

— К кому? Говори!

— Не твое собачье дело!

Мне тут же прилетело в ухо от разозленного стражника:

— Партизанская морда, кучкин сын!

Извернулся, лягнул его рантом ботинка по голени. Он зашипел, замахнулся врезать мне еще раз, но его перехватил бородач:

— Уймись, Боро! А ты, сынок, говори, не бойся.

— Я и не боюсь.

— Так говори, к кому послан?

Так, кгод назад мы вывели беженцев из Боснии через Братунац как раз в Любовию, и нас встретил поручник Янко-как-его-там… Милутинович!

— К поручнику Милутиновичу или к тому, кто его заменяет.

— Врет он! — растирал ушибленную ногу поднаредник.

— Так все просто, как фасоль, — рассудительно заметил бородатый, видимо, самый авторитетный из местных четников, — утром сведи его в Любовию, да проверь.

— Ты как с груши упал, яране, туда часа четыре тащится!

— Может, и в Црнче знают или в Дубравице. Но так или иначе, дечко этого надо к начальству доставить. Даже если он партизан, — наставительно закончил бородач.

Рук мне мстительный поднаредник не развязал, оставил ночевать на сеновале под караулом. Четники сидели у двери, курили и переговаривались:

— Видел я его где-то, а вот где, не могу вспомнить…

— Да мало ли таких…

Перебирал варианты освободиться, но пока оставалось только надеяться на ребят — в кои-то веки польза от расстройства желудка, но могли бы хоть звуком обозначиться, чтобы я не дергался.

Сквозь прорехи в крыше сеновала виднелось звездное небо, для успокоения я принялся считать частые звездочки, но все время сбивался на мысль — что же я такой добрый, при нашей-то тяжелой жизни? Надо было наплевать на этого Добрицу и не строить из себя человеколюбцев, пробрались бы спокойно! Нет, полез доставать, гуманист хренов!

Но усталость после тяжелого дня и не менее тяжелой ночи понемногу брала свое и я пару раз проваливался в сон под бубнеж часовых.

Спать со связанными руками неудобно, но идти со связанными руками за конными, да еще с веревкой, которую