Книга Никто не узнает - Татьяна Никандрова

захотели обсудить сюжет.

— Да, вот они, — достаю из сумки заранее распечатанные бумаги. — Я немного сократила наш первоначальный список и оставила только то, что на самом деле важно.

— Хорошо, — агент пробегает глазами по листу и коротко кивает. — Ну что, пойдем?

— Пойдем, — соглашаюсь я, и мы вместе направляемся в переговорную.

Совещание, на которое мы планировали потратить не больше часа, затягивается почти на три, и из офиса киношников мы с Эдиком выползаем выжатые до самой последней капли. Когда предметом спора является вымышленный мир, очень сложно отстаивать свою позицию и оперировать разумными аргументами. Как оказалось, моя коронная авторская фраза «я так вижу», для режиссера ровным счетом ничего не значит, и у него есть свое собственное виденье.

Нет, в итоге нам, конечно, удалось достичь определенного консенсуса, но интуиция мне подсказывает, что это далеко не последнее совещание, на котором мне придется с пеной у рта доказывать, что главный герой не мудак и не шовинист, а в первую очередь человек с искалеченной психикой, и что именно его внутренняя борьба является главной темой книги.

Не знаю, откуда в обществе и в культуре взялась эта масштабная тяга к черно-белому, но лично мне отрицание полутонов всегда казалось признаком недостаточно развитой личности. К счастью или к сожалению, в жизни не бывает однозначно плохих или однозначно хороших людей, так же как не бывает мнения, с которым были бы согласны без исключения все.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мир держится на принципе относительности всего, что в нем есть, и любая попытка возвести какое-то знание в абсолют обречена на провал.

— Молодец, ты его дожала, — Эдик достает из дипломата пачку сигарет. — Будешь?

— Нет, спасибо, — отрицательно мотаю головой. — Я же в завязке.

Положа руку на сердце, это не совсем правда. Стоя на балконе в квартире Богдана, я периодически покуриваю с ним за компанию. Но, сами понимаете, агенту об этом знать необязательно.

Попрощавшись с Эдиком, я выхожу на парковку и в эту самую секунду вспоминаю про телефон, который во время совещания стоял на беззвучном режиме. Извлекаю гаджет из недр сумки и несколько секунд потрясенно таращусь на экран.

Три пропущенных. И все от одного человека. Человека, общение с которым доставляет мне исключительно боль и дискомфорт. Ну, по крайней мере, последние несколько лет.

Набираю в легкие побольше воздуха и шумно выдыхаю. Нужно вести себя по-взрослому. Хватит прятаться в панцирь застарелых обид.

Сжимаю волю в кулак и подношу мобильник к уху:

— Мам, привет. Звонила?

— Здравствуй, Карина. Да, звонила. Могла бы то ко мне сегодня заехать?

Это странно. Очень-очень странно. Особенно учитывая то, что в последний раз я была у матери дома больше года назад. С чего это вдруг она решила проявить гостеприимство?

— Что-то случилось? У тебя все нормально? — после небольшой паузы интересуюсь я.

— Да, у меня все в порядке, — звучит в трубке ее по обыкновению сухой голос. — Просто я хотела с тобой поговорить.

— Ну… Ладно, — я кидаю быстрый взгляд на наручные часы. — Скоро приеду, но только ненадолго. У меня вечером планы были.

— Хорошо, — безэмоционально отзывается она и первая кладет трубку.

Закидываю телефон обратно в сумку и, сняв машину с сигнализации, сажусь за руль.

Я не знаю, зачем мама позвала меня к себе, но, судя по предчувствиям, на приятный разговор надеяться не стоит.

Глава 30

Карина

Моя мать, сколько я ее помню, всегда была холодной и в высшей степени рассудочной женщиной. Даже будучи ребенком, я не слышала от нее слов похвалы, которые бы не носили объективного характера. Она поощряла мои успехи в учебе, называла умницей за победы в олимпиадах по русскому языку, а позже не без кичливости информировала подруг о том, что ее дочь поступила учиться в МГУ.

Но ни разу в жизни она не называла меня солнышком, красавицей или доченькой просто так, не за заслуги. Мама не ласкала меня перед сном, не водила в кафе-мороженое и вообще никак не проявляла ту самую грань родительской любви, которую принято считать безусловной.

Она была погружена в себя и в свою карьеру в театре, а во мне видела лишь человека, который должен стать достойным продолжением ее великого рода и гениальной личности. Да-да, моя мать была потомком дворян Араповых, и это являлось предметом ее нескрываемой гордости.

Справедливости ради скажу, что нехватку родительского тепла я всегда восполнял за счет общения с отцом, который был умным, чутким и удивительно понимающим человеком. Именно с папой у меня связаны самые счастливые детские воспоминания: поездка на Байкал, уютные посиделки у камина с кружкой безалкогольного глинтвейна и жаркие споры по поводу недавно прочитанных книг.

Честно говоря, я до сих пор не понимаю, что играло роль клея, на котором держался брак моих родителей. Они были настолько разными — и по характеру, и по увлечениям, и по складу ума, что мне вообще с трудом верилось в добровольность их союза.

Однако, несмотря на мой скепсис по поводу их совместимости, родители жили вместе вплоть до самой смерти отца. Размолвки и ссоры между ними, конечно, случались. Иногда даже очень серьезные. Но о разводе, насколько я знаю, речи никогда не шло.

После папиной кончины мать, которая всегда нездорово тяготела к авторитаризму, сделалась совсем невыносимой, и наше без того прохладное общение стало вовсе сходить на нет.

Чем старше и независимей я становилась, тем сильнее мать критиковала мои книги, мои поступки, мой образ мыслей, мою одежду, прическу и даже макияж. Единственным элементом моей жизни, который, казалось, ее абсолютно устраивает, был Олег. Меня она могла хаять долго и изощренно, а о моем супруге всегда выказывалась только в положительном ключе.

Вот такая вот ирония, господа.

И раз уж мы заговорили о моих душевных болячках, то добавлю, что последней каплей терпения, которая окончательно отвернула меня от родительницы, стала ее фраза «Ты во всем виновата!». Не хочется излишне драматизировать, но тогда эти слова к чертям собачьим размозжили мою и без того искалеченную психику.

Мать обвиняла меня в приступе гнева и, наверное, руководствовалась какой-то внутренней беспомощностью, но мне от этого не легче. Тогда я нуждалась хоть в какой-то поддержке, а в итоге получила упреками по лицу. Хлестко и больно.

Ты во всем виновата.

Если честно, эта фраза до сих пор звенит у меня в ушах. И хоть врачи тысячу раз повторили, что в случившемся нет ничьей вины, мне потребовалось несколько лет и куча сеансов психотерапии, чтобы перестать видеть в себе причину смерти собственного