Книга Война Москвы и Твери. Правда о рождении России - Алексей Шляхторов

Начало борьбы с Литвой

На печатях Симеона Гордого впервые читаем: «Печать князя великого Семенова всея Руси», тогда как отец его Иван Калита называл себя на печатях только великим князем. До этого титул «всея Руси» относился к русским митрополитам. Во времена Симеона Гордого закрепилось положение Москвы как церковной и светской столицы «всея Руси». Политика Симеона привела его к столкновению с литовскими князьями, также стремившимися получить преобладание в самых богатых русских землях, действовавшими планомерно и последовательно. После захвата Ржева и Брянска литовские владения сразу подошли непосредственно к московским пределам, сомкнувшись с границами Смоленского и Тверского княжеств. И если Смоленск ещё долго, до 1406 года, был на западе щитом Москвы, особенно в годы войны с Мамаем, то у Твери появился новый шанс (и желание) пободаться с нелюбимой Москвой. Постепенное присоединение русских земель к Литовскому великому княжеству ставило на очередь главный вопрос: о самостоятельном существовании Северо-Восточной Руси, тогда ещё раздробленной между отдельными княжествами. В середине XIV века литовские владения приблизились к московским рубежам, соседившим с землями по верховью Оки, где мелкие русские княжества быстро делались вассалами литовского великого князя. На литовском престоле в это время сидел замечательный полководец и политик Ольгерд Гедиминович. «Не токмо силою, – говорит о нем летописец, – елико умением воеваше». Уже в самом начале княжения Симеона Ольгерд с войском осаждал Можайск, сжег посады, но крепкого города не взял. С этого времени началась изнурительная «литовщина» – непрерывные военные столкновения на протяжении почти 40 лет. Все недовольные политикой московских князей в Северо-Восточной Руси обратили свои взоры в сторону Литвы; наоборот, враги Ольгерда искали помощи в Москве. В 1345 г. в Литве произошла «замятия велика», приведшая к большим изменениям во взаимоотношениях князей. Ольгерд вместе с братом Кейстутом внезапно захватили Вильно, где сидел их брат, великий князь Евнутий. Перескочив через стену, Евнутий в ужасе бежал из города босым в холмистую местность около литовской столицы и был схвачен там с обмороженными ногами. Освобожденный братьями из заключения, Евнутий поспешил бежать в Смоленск, а оттуда в Москву. Здесь состоялось торжественное крещение Евнутия вместе с его дружиной, до тех пор язычников, в христианскую веру. Отношения с Ольгердом окончательно определились как враждебные. Театр военных действий переместился в Новгородскую землю. Новгородцы нередко ссорились с великими князьями, но в случае опасности всегда искали помощи в Северо-Восточной Руси – и не ошибались. Великие князья неизменно оказывали им помощь и защиту, «боронили свою отчину» Великий Новгород от немцев и шведов. Оборона северо-западных рубежей от врагов русского народа была как бы наследственным делом в роде московских князей, их особой заслугой, о чем нередко забывают наши историки, рассуждая о достоинствах тверских князей, якобы более талантливых, чем их московские собратья. Что русские люди XIV–XV вв. могли думать об этом по-своему, видно из следующей краткой справки. Переславский князь Ярослав Всеволодович был героем многочисленных походов против немцев в Эстонию. Его сын Александр Невский победил шведов на Неве и немцев на Чудском озере (Ледовое побоище), его внук Дмитрий Александрович сражался с немцами в грозной Раковорской битве 1268 г. Его личный враг и брат Андрей Александрович во главе соединенных сил Северной Руси выбил шведов из Ландскроны. Праправнук Ярослава Юрий Данилович выбил шведов из устья Невы и заключил с ними Ореховецкий договор. А тверитяне всё оказывались в стороне. То опоздают, как под Ландскроной, то вообще внимания не обратят. То есть мы явно должны признать, что если первые московские князья («хитрые интриганы») помогали Новгороду, а значит, и Руси в целом в обороне Финского залива, то тверские – нет. Более того, храбрый и опытный Михаил Тверской явно отказывал северянам в помощи. И думается – воевали с ним и его ордынскими туменами явно от души, пока не сломили его силу и авторитет. В конце зимы Симеон приехал в Новгород и «. седе на столе своем правнук храбраго князя Александра». Он пробыл в Новгороде три недели. Через два года (1348) новгородцы искали в Москве помощи против армии шведского короля Магнуса, высадившегося в устье Невы и захватившего Орешек. Симеон двинулся к Новгороду, но вскоре повернул обратно. Медлительность великого князя вызвала нарекание новгородского летописца, но Симеон в данном случае не динамил северян, а был занят важным и общим делом: он возвратился в Москву, чтобы «.слышати слова царева и жалованья». Борьба с Литвой была неминуема, и отношение к ней золотоордынского хана («царя») представлялось фактором первостепенного значения. Новгородцы вскоре сами справились со шведами, взяли обратно Орешек и прислали в Москву пленных шведов. В этот раз без каких либо претензий. Они поняли, что князь московский влез в важную, но при этом нужную разборку с Литвой в Орде. Ту самую, когда хан разрешил спор между московским и литовским князьями в пользу Симеона. И не просто, а очень РАДИКАЛЬНО, выдав, как говорилось выше, литовских послов Москве. Ольгерд вынужден был отправить в Москву послов с дарами. В знак дружбы князья породнились – Ольгерд женился на Ульяне, снохе Симеона, а его брат Любарт – на двоюродной сестре великого князя. Но хотя эта схватка закончилась явной победой Руси – и на севере, против сильных и неугомонных шведов, и на западе, против Литвы, имевшей договорняки с поляками, что в глазах Джанибека – союзника Руси против католиков, также воевавшего с ними и ощущавшего усиление Запада, только раскрыло перед Тверью новые возможности, ибо Литве просто позарез стал необходим стабильный союзник против Москвы и Новгорода.

Иван Иванович

1353 год был страшным и сопровождался смертоносной эпидемией в Москве. 11 марта умер митрополит Феогност, на той же неделе умерли дети великого князя Иван и Семен, вслед за ними настала очередь Симеона Ивановича, скончавшегося 26 апреля. Не успели справить по нему сорокодневные поминки, как умер его брат Андрей Иванович, началось короткое княжение Ивана Ивановича, прозванного Красным, т. е. Красивым. Все заметили слабость нового московского правителя. Молодой и весьма смелый рязанский князь Олег захватил московскую волость Лопасню, находившуюся в непосредственной близости к Москве (между Серпуховом и Москвой), и взял в плен ее наместника. В течение почти двух лет новгородцы не имели мира с Иваном Ивановичем, а «.зла не бысть никакого же», хотя они посылали в то же время своих послов в Константинополь с жалобами на нового митрополита Алексея. В самой Москве шла усобица между боярами, кончившаяся таинственной смертью тысяцкого Алексея Хвоста. Но Московское княжество окрепло, и судьба его уже не зависела от личных способностей великих князей [339]. Иван Иванович оставался на престоле до самой своей смерти 13 ноября 1359 г. – «.и положен бысть в своей отчине в граде Москве в церкви святого Михаила». После него остались сыновья Дмитрий и Иван и неизвестная по имени дочь, еще в малолетстве выданная замуж за одного литовского князя. Иван умер вскоре после смерти отца, и единственным наследником, если не считать князей боковой серпуховской линии, остался Дмитрий. При Иване Калите и его преемниках Москва стала менять свой облик, делаясь все более и более стольным городом, где праздновались шумные княжеские свадьбы и происходили княжеские съезды, куда собирались ратные люди для дальних походов, приезжали купцы-чужеземцы, а высшее духовенство ехало к митрополиту за разрешением своих нужд. То, что только намечалось при Юрии Даниловиче, стало осуществляться при Калите и претворилось в жизнь при Симеоне Гордом. Москва окончательно сделалась столицей Северо-Восточной Руси. При Калите же начал складываться и сам облик Московского Кремля как центра гражданской и церковной жизни всех русских земель. Сложилась традиция одновременного существования двух соборов-усыпальниц – Успенского и Архангельского. В Успенском хоронили митрополитов, в Архангельском – великих князей «всея Руси». Этим знаменовалось, что в Москве сосредоточились светская и духовная власть, земная и небесная сила [340]. «Уже бо тогда честь и слава великого княжения восхождаше на боголюбивый град Москву, иде же первосвятительство и боговенчанное царство утвердися» – пишет один поздний летописец, желая подчеркнуть раннее возвышение Москвы. Время Калиты и его сыновей отмечено строительством первых каменных зданий в Москве. Московское каменное строительство сразу же приняло как широкий размах, так и новые технологии. Общее впечатление от Москвы времен Калиты и его сыновей остается как еще о небольшом сравнительно городе, однако довольно быстро расширяющем свои пределы [341]. Бросаются в глаза относительно небольшие размеры московской территории, в основном укладывающейся в рамках современного Кремля и части Китай-города. Стоит сравнить ее с громадной площадью, занятой древним Новгородом, чтобы признать: последний был значительно более богатым [342] городом, чем Москва. Это, впрочем, и неудивительно, Новгород, наш Нью-Йорк Средневековья, выделялся размерами и богатством ещё при Андрее Боголюбском, а при Золотой Орде его роль и вовсе стала глобальной. Однако именно этот Новгород, не ставя цели объединения страны, как и другие средневековые республики (Венеция, Генуя), обогащал и резко усиливал Москву, менее агрессивную и более религиозную, чем задиристая Тверь (не желавшая по факту помогать против немцев, шведов и датчан). Самое обидное для новгородцев было то, что Литве сильные тверские дружины против тех же боевых орденов помогали, а северянам – не спешили. В отличие от Москвы.