Книга Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - Сара Уильямс Голдхаген

Осматривая институт Солка, мы обращаем внимание на такие признаки формы, как ребра, наклоны, углы, контуры и изгибы, сверяя их с внутренним хранилищем базовых композиционных паттернов и объемов. (Один из этих паттернов – успокаивающе предсказуемая зеркальная симметрия, которой следует общее расположение построек института Солка, если подходить к нему с востока, и которую мы рассмотрим далее, в главе 6.) Крупнейший и простейший набор композиционных схем основывается на хранилище базовых фигур, известных как геоны. Геоны, по определению открывшего их Ирвинга Бидермана – психолога, занимающегося зрительным восприятием, – «инвариантны относительно точки зрения». Это означает, что мы распознаем их формы, по отдельности или в сочетании, независимо от того, какое положение относительно них мы занимаем. Вот почему нет необходимости менять наше положение по отношению к одной из секций внешних лабораторий института, чтобы узнать, что она, как и все остальные, представляет собой прямоугольную призму с параллельными плоскостями и ребрами. Мы распознаем геоны по конфигурациям их краев – прямые или изогнутые, параллельные или пересекающиеся. Менее сорока фигур в нашем внутреннем хранилище составляют полный набор геонов, простейшие элементы которых помогают нам, как говорит Бидерман, «распознавать объекты по компонентам». Учитывая сложность зримого мира, может показаться, что сорока элементов недостаточно. Но поскольку каждый геон имеет несколько вариантов и может быть соединен с любым другим в любом масштабе и в любой комбинации, примерно сорока геонов достанет, чтобы помочь нам распознать практически все, что предстает перед нашим взором: из любой пары геонов можно составить более 10 миллионов сложных фигур; любые три геона во всех возможных комбинациях дают более 300 миллиардов возможных форм, и т. д. Геоны способствуют быстрому восприятию бесчисленных форм, которые мир предъявляет нам, – даже если в реальном опыте геоны некоторых творений легче идентифицировать, чем компоненты других.

Универсальность этого общего психичесокого хранилища зиждется на правильности форм геонов, которые являются таковыми благодаря действию атомных сил и гравитации. Геоны обретают форму, сообразуясь с принципами физики материи. Прямоугольные призмы, например, преобладают в материальном мире, так как, чтобы придать объекту устойчивость, нужно только расположить его плоскости и края параллельно или перпендикулярно друг другу. Даже не учившиеся в школе туземные дети, живущие на Амазонке, изолированные от других сообществ, понимают эти базовые геометрические принципы – на самом деле понимают ничуть не хуже, чем большинство учеников средних школ в Соединенных Штатах. Только лишь путем взаимодействия с объектами окружающего мира наше хранилище геонов пополняется и подтверждается. Прикасаться к объекту – мячу, книге, чайнику, – даже просто видеть его достаточно, чтобы сделать вывод о его форме, а затем применить этот вывод к визуальному стимулу, реально находящемуся перед нами. Иными словами, наша когнитивная зависимость от геонов предполагает, что Платоновы тела и принципы Эвклидовой геометрии в строительной среде нашли отклик в механизмах, которые наша визуальная система применяет, чтобы помочь нам видеть.

Воздействие на человеческие эмоции посредством материалов, текстур и деталей

В следующей части нашего последовательного подхода к Институту Солка, а именно при более пристальном изучении его центрального двора Кан позволяет поблекнуть зрелищу монументальности природы. Он по преимуществу оставляет без очевидного внимания утешительно простые формы геонов и присущие местности элементы природы – зелень, топографию, свет, – чтобы оркестровать более привычное для архитектуры впечатление. В случае зданий в центре двора, кабинетов ученых, представленных ступенчатыми блоками, Кан фокусируется на материалах поверхностей и на их взаимодействии с земным тяготением. Он раскрывает эти фундаментальные особенности природного мира, чтобы вовлечь нас в заинтересованные, поистине интерактивные физические отношения с этими зданиями и – в более широком смысле – с учреждением, которое они воплощают и вмещают.

Вернемся к нашему маршруту по центральному двору Института Солка: сделав достаточно выводов из уже увиденного, чтобы определить, куда следует идти дальше, мы направляемся в центр двора. По мере нашего продвижения важность топографии места и общей композиции зданий уменьшается. Все больше наше внимание привлекают материалы и детали поверхностей. Мы уже видели, что геоны – одно из главных средств, с помощью которых мы распознаем формы. Когда наш мозг идентифицирует место действия и различает его формообразующие признаки, такие как очертания и их ориентация, размеры и комбинации его геонов, этот анализ происходит в теменной доле, которая в первую очередь отвечает за интеграцию сенсорной информации, поступающей от различных частей нашего тела. Такая траектория означает, что для распознавания формообразующих признаков нам не требуется обращаться к воспоминаниям о прежде виденных сходных формах.

Иначе мозг анализирует сигналы, поступающие от поверхностей. Чтобы мы поняли смысл признаков поверхностей, таких как текстура, плотность, узор и так далее, наши визуальные впечатления направляются для обработки в медиальную височную долю и гиппокамп, что, несомненно, предполагает – в отличие от восприятия формы, – что мы вызываем воспоминания о наших прошлых впечатлениях от сходных поверхностей. Такие воспоминания влекут за собой много другой информации, не только зрительной – наших эмоций и информации от других органов чувств – тактильных ощущений, запахов, звуков и прочего. Наши реакции на поверхности, соответственно, вносят куда больший вклад в целостное восприятие объекта, чем наши реакции на формы. Иными словами, форму превозносили ошибочно, поскольку формообразующие признаки вызывают интерсенсорный и эмоциональный отклик всего тела в меньшей степени, чем свойства поверхностей. Поверхности мы воспринимаем эмоционально и осязательно. Между тем в общественных дискуссиях о строительной среде поверхности и материалы часто занимают не самое важное место; богатое разнообразие материалов считается роскошью и часто исключается по причине дороговизны.

Материалы, узоры, текстуры и цвета воздействуют на наши устойчивые впечатления об объекте так же глубоко, как и общая организация и композиция форм. Послушайте теперь Рихарда Нойтру, который спроектировал некоторые из самых роскошно-элегантных жилищ XX века из стекла и стали. Описывая поверхности, которые помнил со своего детства, Нойтра признается: «Это может показаться странным, но мои первые впечатления от архитектуры были преимущественно вкусовыми. Я лизал похожие на промокашку обои рядом с подушкой в своей постели и полированные латунные детали моего игрушечного буфета. Должно быть, там и тогда я стал отдавать предпочтение безупречно гладким поверхностям, выдерживающим проверку языком – самое взыскательное из тактильных исследований».

Фрэнк Ллойд Райт, работодатель и учитель Нойтры в ранние годы, также при проектировании уделял много внимания свойствам поверхностей. Часто он сочетал рельефные поверхности с гладкими; самый знаменитый пример – гостиная в Доме над водопадом в Бер-Ран, Пенсильвания. Райт иногда использовал вытесанные вручную или необработанные материалы и текстуры, чтобы стимулировать не только зрительную и осязательную системы, но и проприоцептивную. Проектируя величественный отель «Империал» в Токио, он замостил дорожку перед входом нешлифованным лавовым камнем, весьма распространенным в том регионе, и гости, подходя к отелю, вынуждены были следить за неровностями тротуара. По мере того как гости приближались, а затем входили в холл отеля, камни становились все более обработанными, и когда гости подходили к стойке, они ступали по гладкой, хорошо отполированной поверхности. Гости отеля «Империал» могли сознательно отмечать или не отмечать эти едва заметные изменения в мощеной поверхности, но многие, вероятно, подходили к столу регистрации с ощутимым облегчением: «Наконец-то я могу расслабиться».