Книга Госпожа отеля «Ритц» - Мелани Бенджамин

– Покалеченные птицы, – шепчет Бланш по-английски.

Зрачки летчика расширяются; он смотрит туда же, куда и она.

– Там. Видишь?

Он кивает.

– Ты должен пойти туда сам. Женщины не сопровождают простых матросов на баржу. А ты выглядишь именно так. Мы не должны рисковать. Сейчас, когда ты почти свободен.

– Я не знаю… не знаю, что сказать. – Он начинает заикаться. В глазах Бланш стоят слезы, ее переполняет нежность. Она качает головой; не должен он видеть ее такой. Она ему не мать. Он ей не сын.

Она отталкивает его и смотрит, как, засунув руки в карманы, опустив голову, он медленно идет через мост, потом шаркает по ступеням, ведущим к берегу реки, и наконец поднимается на баржу и исчезает из вида. Вдруг Бланш понимает, что не знает его имени; так и не спросила. Ей так отчаянно нужно это знать, что она чуть не кидается вдогонку. Она жаждет связи – чего-то более реального, чем воспоминания об этом невероятном приключении. Чего-то, что соединит ее с человеком, которому она помогла. Помогла по-настоящему: не прошла мимо, не стояла, издалека наблюдая за чужой бедой, не просто дала денег. Если бы она знала его имя, то могла бы записать его и в один прекрасный день – боже милостивый, неужели в один прекрасный день все это закончится? – найти этого юношу. Может быть, после войны он вернется в Париж, чтобы найти ее? Но нет, он тоже не знает ее имени.

Бланш понимает, что им лучше ничего не знать друг о друге. Так будет лучше для них обоих, если… если случится то, о чем ей страшно подумать. Поэтому Бланш отворачивается, смахивая слезы, и идет обратно к «Ритцу». Прогулка обещает быть долгой, но сейчас ей это нужно.

Она должна вынырнуть на поверхность. Быть среди живых, среди преследуемых, среди действующих. Потому что после долгих месяцев – даже после долгих лет, после почти двух десятилетий замужества – она наконец чувствует, что заняла среди них свое законное место.

– Клод, я… – Она врывается в их номер сразу после возвращения в «Ритц», успев лишь широко улыбнуться Фрэнку Мейеру, который стоит за стойкой бара и с облегчением улыбается в ответ. – Клод! Хло! Ты не поверишь, что я только что сделала!

– Где ты пропадала? – Муж бросает на нее сердитый взгляд, потом смотрит на карманные часы, такие же старомодные, как он сам. – Уже поздно, тебя не было несколько часов. Где ты была, эгоистичный ребенок? Неужели ты не подумала обо мне, о том, как я буду волноваться? Но нет, ты всегда думаешь только о себе!

Ее муж. Ее спаситель. Его лицо искажено гневом. Он не видит ее – решительную Бланш, отважную Бланш. Бланш, которой срочно нужно выпить чего-нибудь крепкого. Нет, он видит только свою жену, которая сейчас доставляет столько хлопот, столько хлопот! В конце концов, ему нужно управлять гостиницей, полной нацистов, которым он должен кланяться и угождать. У него нет времени на ее выходки и придирки, на Бланш – сплошное разочарование. Разве он не повторяет ей это снова и снова?

Ее невыслушанный рассказ о гордости и храбрости, достоинстве и достижениях, как раненая птица, бьется на полу. Клод не видит там ее, эту искалеченную, мертворожденную историю.

А Бланш видит. Она перешагивает через нее, направляясь в ванную, закрывает дверь и погружается в теплую воду. Снаружи, в спальне, один раз звонит телефон.

Дверь в их люкс открывается и закрывается.

Когда Бланш выходит из ванной в пустой номер, она все еще видит ее на полу. Историю, которой уже никогда не поделится с мужем.

Лживый ублюдок этого просто не достоин!

Глава 16

Клод

Осень 1942 года

Звонит телефон; как обычно, всего один звонок. Клод бросает взгляд на жену, которая собирается уходить, не объясняя куда и зачем. Близится вечер, но для ужина еще слишком рано. Он давно собирается сводить Бланш куда-нибудь, даже если для этого придется израсходовать все продовольственные талоны. Обычно они, разумеется, едят здесь, в «Ритце» – в этом весь смысл пребывания в отеле. Сотрудникам и их семьям всегда достаются объедки с нацистских банкетов; это еда, которую можно получить без талонов.

Но в последнее время в поведении Бланш появилось что-то новое – безрассудство в сочетании с задумчивостью. Это беспокоит Клода почти так же сильно, как злит. Как будто у него есть время еще на одну проблему! Иногда она заводит разговор, который, кажется, давно хотела начать, а потом резко его обрывает. Она стала вести себя с немцами очень смело – иногда грубовато, иногда, напротив, игриво. Особенно со своим старым другом Спатзи; Бланш флиртует с ним так нагло, что Клод боится, как бы Шанель не столкнула его жену с лестницы. У него самого двойственное отношение к происходящему: с одной стороны, если Бланш будет любезна с нацистами, можно надеяться, что она не навлечет беду на него и на «Ритц». С другой стороны, ему неприятно видеть, как она льнет к ним, как будто не понимает, что эти люди – воплощенное зло.

Конечно, Клод предполагает, что и ей неприятно видеть, как он делает то же самое.

На днях, когда они ужинали в ресторане (единственное помещение в крыле, выходящем на Вандомскую площадь, куда допускались гражданские лица – помимо персонала отеля; возмутительно, что вооруженные охранники обыскивают Клода каждый раз, когда он пересекает длинный коридор, соединяющий два крыла), фон Штюльпнагель без приглашения сел за столик Аузелло.

Естественно, они не могли сказать ему, что хотят побыть одни; для немцев не существовало такого понятия, как «свободное время». Сотрудники «Ритца» были для них прислугой. Клод, конечно, привык к небрежному обращению со стороны богатых и знаменитых. Но раньше ему хорошо платили за эту «честь», да и постояльцы по большей части были людьми порядочными. Теперь слово «честь» забыто. И платят мало.

Что касается порядочности, то ей нет места в мире, который их окружает.

– Клод, друг мой! – воскликнул фон Штюльпнагель, размахивая руками; немец, казалось, был искренне рад его видеть. – И его очаровательная жена, – добавил он, все еще улыбаясь. – Американка. Теперь она тоже наш враг. У рейха так много врагов! – Он кивнул Бланш, его глаза были полузакрыты, в голосе звучала грусть.

– Спасибо японцам, – холодно ответила она, поглаживая длинную ножку винного бокала; Клод напрягся, опасаясь, как бы жена не выплеснула содержимое бокала в румяное лицо собеседника. – Это они в конце концов втянули Америку в войну.

– А вы бы хотели, чтобы ваша страна вступила в войну с нами раньше? – Он наклонился вперед и с усилием открыл глаза пошире, как будто ему просто любопытно. Клод никак не мог его раскусить – вдруг немец готовит для Бланш ловушку? Он крепко сжал нож, пристально наблюдая за фон Штюльпнагелем. Но тот вовсе не казался агрессивным; он был слегка навеселе и очень общителен.

– Как ни странно, Франклин Рузвельт не консультируется со мной по таким вопросам, – ответила Бланш, пожимая плечами. В эту минуту Клод искренне восхищался женой.