Книга Госпожа отеля «Ритц» - Мелани Бенджамин

– Ты уже делал это раньше? – с сомнением спрашивает Бланш. – Уже помогал так кому-нибудь?

– Один раз. Другу.

– Где он сейчас?

– Спроси у бошей. Я не видел его с тех пор, как его схватили. – Грипп хохочет, как будто это очень остроумная шутка. От смеха на глазах выступают слезы, он вытирает их рукавом и говорит чуть серьезнее: – По пути есть немецкие посты, нам надо идти скорее, пока не стемнело. Днем часовые останавливают редко.

– Что бы ты сделал, если бы тебя остановили?

Удивленное пожатие плечами.

– Постарался бы сбежать!

Молодой летчик, хоть и не понимает по-французски, выглядит встревоженным; его глаза, большие, блестящие и испуганные, устремлены на Бланш.

– Нет. – Она мгновенно принимает решение. – Нет, с ним пойду я.

– Ты?? – Ей кажется, что четверо мужчин произносят это одновременно, на одном языке.

– Да. Я говорю по-немецки. Кто-нибудь еще говорит?

Никто не отвечает.

– Так я и думала. – Бланш осматривает свою одежду; ничего особенного: простые юбка и блузка, удобные туфли. Сойдет. Мальчик… Сейчас не получится достать для него немецкую солдатскую униформу, хотя она уверена, что Фрэнк Мейер мог бы все устроить. Но и в этом наряде, который свисает с его костлявой фигуры, молодой британец сойдет за инвалида. Он очень бледен; Бланш задается вопросом, когда он в последний раз видел солнце.

– Это выздоравливающий немецкий солдат, – объясняет она Гриппу и двум другим. – Я веду его на прогулку. Если боши зададут какие-то вопросы, я отвечу; они подумают, что я его немецкая сиделка. Вид у него подходящий.

Она оценивающе смотрит на молодого человека; его взгляд выражает абсолютное доверие. Доверие, которое Бланш еще не заслужила и, учитывая обстоятельства, может не заслужить. Впереди столько препятствий и опасностей – не сосчитать. Но она – единственная надежда этого мальчика. И у него нет другого выбора, кроме как убедить себя, что она справится.

У нее тоже нет другого выбора.

– Скажи мне еще раз, куда его вести.

– На баржу. Убежище покалеченных голубей. Ты его сразу увидишь. Под Аустерлицким мостом.

– Так далеко? – Бланш не знает, сколько еще протянет парнишка. Он уже прошел через ад и вряд ли сможет блефовать, чтобы выкрутиться из трудной ситуации.

Грипп пожимает плечами.

– Уж как есть…

– Ладно. – Она подзывает мальчика и объясняет все по-английски: – Я твоя немецкая медсестра. Ты раненый немецкий солдат, которого выводят на ежедневную прогулку. Если кто-нибудь заговорит с тобой, просто скажи: «Jawohl!» Слышишь? Больше ничего. Ни слова. Можешь кивнуть, можешь покачать головой, можешь чихнуть или кашлянуть. Но что бы ни случилось: на тебя наставят пистолет, я буду стоять на голове или нести какую-то тарабарщину, – не беги, слышишь? И ты не понимаешь по-английски!

– Не уверен, что у меня получится, – тихо говорит он. Его глаза наполняются слезами. Господи, ему же не больше девятнадцати-двадцати лет! Мысль о том, через что приходится проходить таким парням в этом гребаном мире, наполняет Бланш яростью.

– Получится! Ты сидел в самолете и стрелял по этим ублюдкам. Теперь ты можешь пройти сквозь них. А говорить буду я. – Она кладет руку ему на плечо; он дрожит. – Доверься мне.

Когда Бланш произносит это, ее переполняет неизъяснимое спокойствие. Она никогда не испытывала ничего подобного; если бы она была другим человеком, то предположила бы, что ее направляет дух предков. Или, может быть, дух Лили.

– Так… Нам пора выдвигаться.

Грипп прав. Не стоит выходить на улицу, когда садится солнце. Бланш берет за руку своего юного подопечного, кивает Гриппу и напоминает ему:

– Если я не вернусь в «Ритц» до полуночи, скажи Клоду. – Она машет на прощание двум французам, которые прижимаются друг к другу и плачут от облегчения, видя, что их тяжелую ношу так быстро забирают.

Уже на пороге она кое-что вспоминает.

– Я возьму ее! – Вернувшись в кладовую, Бланш берет коробку шоколадных конфет, которыми старик заманил ее сюда давным-давно (на самом деле с тех пор, как она покинула квартиру, прошло всего сорок пять минут).

– В конце концов, ты мне их подарил. Я вернусь за шляпной коробкой.

Сунув конфеты в сумочку, она выводит молодого летчика за дверь. Увидев солнечный свет, он щурится, глаза начинают слезиться. Наверное, все эти месяцы он жил в темноте. Американка Бланш гуляет по оккупированному немцами Парижу с британским летчиком, и их обоих могут расстрелять без суда и следствия… Но солнце светит; деревья с красными и золотыми прядями так прекрасны. Листья хрустят под ногами, на углах продают теплые каштаны, в садах играют дети. «Сегодня такой чудесный день!» – чуть не говорит она по-английски, но, слава богу, вовремя прикусывает язык. Бланш чувствует вкус крови во рту; это напоминает ей, что плоть слаба: кости можно сломать, вены перерезать. Прах к праху. Тлен к тлену.

И все же они идут. Ее ноги крепче, чем нервы; кажется, они точно знают, куда ее вести. На Елисейских Полях пара спускается в метро; Бланш выбирает вагон, в котором мало немецких солдат, подталкивает молодого человека к сиденью, а сама встает рядом. Принимает решение и откашливается, прежде чем заговорить.

– Здесь всегда так людно? Совсем не как дома! – С растерянной, но (она надеется!) очаровательной улыбкой Бланш обращается к немецкому солдату с пистолетом в кобуре, который держится за поручень рядом с ней. Он ухмыляется; молодой британец выглядит напряженным.

– Да, всегда. А еще тут грязно, – отвечает нацист.

Бланш протягивает ему коробку конфет. Он с улыбкой берет одну шоколадку, а потом поворачивается к своему спутнику, и они начинают обсуждать, как ужасно работает почтовая служба. Молодой летчик расслабляется. Бланш не решается продолжить разговор с немцами; внезапно ее начинает бить дрожь. Но она думает – она отчаянно надеется! – что пары реплик было достаточно.

Женщина и ее подопечный выходят на станции «Бастилия». Крепко держа молодого человека за руку, Бланш заставляет его замедлить шаг, хотя ему явно хочется побежать. Она читает это на его лице – панику, желание спрятаться; она чувствует это по тому, как напряжены его мускулы.

Она и сама испытывает похожие эмоции. В ней столько адреналина, что она могла бы обогнать пантеру. Она промокла насквозь, блузка снова прилипла к груди. Но она держится за летчика, и оба медленно, но верно движутся вперед. Иногда Бланш громко по-немецки велит ему отдохнуть; он понимает, потому что каждый раз она кивает на скамейку. Так они пробираются по тихим улочкам к Аустерлицкому мосту, одному из самых уродливых мостов Парижа. Даже Клоду при виде него не удавалось изобразить восторг. Вместо очаровательных, украшенных цветами плавучих домиков, которые пришвартованы ближе к центру города, здесь стоят промышленные суда. Бланш внимательно осматривает их, пока наконец не замечает небольшую баржу с птичьей клеткой, прикрепленной к флагштоку. В клетке сидят две птицы со сломанными крыльями; крылья перевязаны, они безжизненно висят вдоль птичьих тел.