Книга Пиратская доля - Милена Вин

– Сомневаюсь, что матушка изъявит желание участвовать в этом утреннем собрании, – спокойно сказал Энтони. – Одну вас отпускать не следует, даже если вас будут сопровождать слуги отца – это может сказаться на вашей репутации.

Я невольно сжала пальцами юбку платья, сдерживая свое негодование. Всех заботит лишь одно – репутация; то, что говорят о человеке за его спиной. Один неверный шаг – и среди людей громыхнет суета и слухи, сплетни и осуждение. Как же это глупо… Многие так сильно заботятся о своей репутации, что забывают о главном – о своей совести.

– Будет правильнее, если вас буду сопровождать я, – добавил мужчина.

Мне это не нравилось. Я хотела возразить и пойти на суд одна, чтобы меня не тяготили мысли о наблюдающих за мной людях, но я не могла сейчас отказать ему. Это даже был не вопрос и не просьба, а настойчивое утверждение. Если я откажусь – это вызовет еще больше сомнений. А в данное время мне совсем не нужны лишние заботы в виде любопытного семейства Лэнгфорд.

– Я буду вам очень признательна, сэр, – ответила я. Голос мой был бесстрастным, лишенным всяких чувств – я даже не пыталась изобразить искренность. Какой в этом смысл? Так устала от вранья…

– Позвольте проводить вас до вашей комнаты. Вам нужно выспаться к завтрашнему дню.

Не возражая, я направилась в дом следом за Энтони. Наше прощание получилось сухим, каким-то скомканным, но я постаралась сразу забыть об этом и, закрыв за мужчиной дверь, поспешила лечь спать. Мне действительно следовало отдохнуть и набраться сил; неизвестно, что ждет меня на суде. Но я долго ворочалась в постели, несмотря на усталость. Беспорядочные мысли проносились в голове, я не могла ухватиться ни за одну из них и долго лежала, пытаясь привыкнуть к мягкой, но какой-то неуютной кровати. Глубокой ночью мне все-таки удалось забыться беспокойным сном.

Утром я проснулась в разбитом состоянии, и все же это не помешало мне быстро собраться до прихода служанок. Когда они пришли в мою комнату, я лишь плечами повела на их недоумевающие взгляды и сбежала по лестнице на первый этаж. Энтони уже ждал меня, стоя на крыльце и наслаждаясь восходом солнца.

Поприветствовав друг друга, мы забрались в карету, и возница направил лошадей к главному зданию суда. Всю дорогу мы ехали молча, даже не перебрасывались взглядами. За это я была благодарна мужчине. Может, он делал это и не специально, но глупые светские разговоры сейчас были неуместны – кажется, он это тоже понимал.

Я волновалась. Сердце стучало сильно, быстро, и каждый удар отзывался болью в моей голове. Ладони были потными, и я постоянно растирала их, пытаясь избавиться от противной влажности.

Вскоре карета остановилась у небольшого здания, такого же мрачного, как и все близстоящие постройки. Мы вышли из кареты, и я еще четче ощутила нарастающее волнение. Люди толпились у здания суда, громко разговаривали, ожидая участи осужденных. Так жаждут увидеть казнь?.. Для них это, похоже, стало единственным развлечением. Как же они беспощадны. Пытаются таким образом ощутить превосходство, силу, смотря на страдания других. Но желание видеть мучения, не важно – людей или животных, это скотство.

Мы с трудом протиснулись внутрь. Народу в здании было меньше, чем на улице, – всех сюда не пускали, кажется, боясь возможного беспредела. Но те, кому удалось пробраться внутрь и занять место, не проявляли ничего, кроме жадного интереса и любопытства. Словно пришли посмотреть на представление. А, возможно, так оно и есть – ведь все сейчас будет происходить по заранее продуманному сценарию.

Впереди возвышалось ограждение, за которым должны были сидеть судьи. Сейчас там пустовало, лишь изредка сновали туда-сюда какие-то представительные мужчины, но не похожие на судей. По бокам здания тянулись перегородки, за которыми стояли несколько скамеек, а в середине судейского здания находились выступ и тумба, кажется, предназначенные для осужденных.

Вместе с Энтони я нашла свободное место в первом ряду. Вернее сказать, людей, сидевших там, оттеснила в сторону приставленная к нам охрана и, когда мы сели, осталась стоять рядом с нами, не подпуская к нам близко любопытных зевак.

Шум толпы давил на меня. Было страшно; в горле словно застрял ком – не могла ничего сказать. И лишь с замиранием сердца ждала начала этого бессмысленного представления. Вскоре вышло трое судей – облаченные в черные мантии мужчины с длинными завитыми париками на головах. Они уселись на свои места, и толпа разом смолкла.

Я не слушала их, когда они говорили о причине этого собрания. После никому не нужного приветствия один из судей назвал первое имя, написанное на пергаменте, и совсем скоро к трибуне вывели мужчину, закованного в кандалы.

Я его не знала. Может, он и был одним из поселенцев, но я не была с ним знакома; некоторых людей из поселения я вообще не знала в лицо. Так и ответила, когда судьи обратились ко мне с вопросом, знаю ли я этого мужчину. К моему удивлению после такого ответа никто не стал допытываться до меня. Вместо этого они назвали ряд преступлений этого человека и приговорили его к смерти через повешение.

Так холодно стало внутри от их приговора. Мерзко. Так продолжалось с каждым, кого выводили в середину здания суда. Все одно и то же – имя заключенного, вопрос, обращенный ко мне, мой честный ответ, список преступлений конкретного человека и весть о его скорой смерти. Среди всех осужденных порой мелькали знакомые лица мужчин, но мне ничего не оставалось, как сделать вид, что я их не знаю. Какой смысл говорить об обратном, если всех этих людей, так или иначе, ждет одинаковая участь?.. Мои слова могут оттянуть время, отведенное им, но не помогут им спастись от неизбежного. Еще никогда я не ощущала себя настолько жалкой и беспомощной…

Не знаю, сколько времени прошло с начала суда, но после нескольких однотипных выступлений все это сборище начало меня раздражать. Я ждала имя лишь одного человека. Глубоко внутри понимала, что не желаю его услышать здесь, и все равно ждала.

Увели еще одного приговоренного к смерти осужденного, и судья своим громким грозным голосом произнес имя следующего человека:

– Жак Рэкхем!

Сердце мое вдруг забилось учащенно и громко, я едва не задохнулась от переполнившего меня ужаса. Вскинула голову и увидела, как двое солдат вели к трибуне закованного в кандалы капитана. Толпа гудела. Они знали его как пирата, убийцу и преступника, и были бесконечно рады увидеть его здесь, желали услышать слова судьи о том, что его скоро казнят.

Мне стало дурно. Нервная дрожь охватила все мое тело; я стиснула зубы и сжала пальцы рук в кулаки с такой силой, что костяшки побелели. Казалось, мое сердце замерло, когда я поймала взгляд своего мужчины – сначала злобный, а после непонимающий, потерянный. Я видела, как он перестал сопротивляться солдатам; все смотрел на меня и безвольно шагал к трибуне. Душа обливалась кровью и слезами от этого растерянного взгляда карих глаз, от неряшливого, избитого вида капитана.

Судья вновь произнес его имя, и Жак тут же отвел от меня взгляд, сжал кулаки, злобно глянув на сидящих за ограждением мужчин. Его растерянность вмиг испарилась. Перед всеми вновь стоял уверенный, гордый капитан. В нем чувствовалась огромная сила, несмотря на то, что он едва стоял на ногах.