Книга Разоблачение Тисл Тейт - Кейтлин Детвейлер

Он с отвращением трясет головой, хотя глаза его горят от восторга.

– Класс. Я там на самом деле никогда не была, так что сейчас я прямо вся горю, – говорю я, хотя музей внезапно кажется мне совершенно ужасной идеей, от чего уж там «всей гореть».

Я не люблю думать о смерти, вообще в принципе, даже если это смерть абсолютно незнакомого человека, который умер несколько сотен лет назад. Но брать слова обратно уже поздно, к тому же других предложений у меня нет, так что мы отправляемся в этот музей. В конце концов, этот поход может положительно сказаться на последних главах книги: свежий взгляд на жизнь после смерти, гораздо мрачнее, чем та реальность, где существует Мэриголд, без единого намека на сказку.

Всю дорогу мы беседуем ни о чем, хотя болтает в основном Оливер. Рассказывает про уроки, которые были у него в школе с утра, про лучших друзей Пита и Джейми, с которыми, пусть это и полный тупизм, они почти каждую пятницу ночуют друг у друга с тех самых пор, как познакомились в пятом классе.

– Я просто обожаю всякие традиции, – говорит он, – ритуалы. Не представляю, как буду поступать в колледж, меня аж трясет всего.

– Куда ты хочешь поступать? – спрашиваю я, впервые осознав, что у нашей дружбы уже появился срок годности.

Он – нет, мы оба – в следующем году станем студентами и разъедемся. И я улечу, все выше, выше и выше – прочь от дома. Пропаду.

– Не знаю. Список составил, но документы еще никуда не подавал. Хочу специализироваться на английском языке – знаю, для тебя это детсад, ты и без этого уже написала пару клевых книг. Если бы у меня был какой-то особый талант, я бы уже о нем знал.

– Заткнись, – говорю я и толкаю его плечом.

В его тоне, однако, не слышно горечи или даже отголоска зависти. Он смотрит на меня и улыбается, а я едва справляюсь с желанием отодвинуть от его глаз тонкую прядь медно-рыжих волос, что запутались в его ресницах. Я силой заставляю себя отвернуться.

– Кажется, я могу поступить куда угодно. Раньше я думал покорять Запад. Хотел поступать в университеты Колорадо, Орегона, Вашингтона. Куда-то подальше, туда, где климат помягче. Но не знаю. Наверное, и в местных колледжах я тоже попытаю счастья. Темпл, Дрексель, Сейнт-Джозефс. Мне невыносима даже сама мысль о том, что придется расстаться с Эммой. Знаю, что это глупо, что она точно начала бы меня отговаривать остаться в городе. С ней все будет хорошо. Да и чем по сути я могу помочь? Но нас эти два года так сблизили. Мы друг друга поддерживаем. Через всю страну это делать гораздо сложнее.

– Да, понимаю.

Именно такие же чувства я испытываю по отношению к Лиаму, хотя сама так ни разу и не призналась себе до конца, что именно он является одним из факторов, влияющих на мой выбор колледжа. Возможно, папа вызывал бы у меня такие же чувства, если бы у нас все не пошло наперекосяк.

«Нужно вести себя так, как велит сердце», – говорю я, заставляя себя вспомнить об Оливере и его жизни, его выборе, не моем. К счастью, мы уже добрались до музея. Проходим через большие кованые ворота и деревянные двери, украшенные колоннами. Я быстро направляюсь в фойе, к стойке для посетителей, и оплачиваю два билета, прежде чем Оливер успевает меня остановить.

– Это в знак благодарности за твою помощь. Я бы так и просидела до старости, испытывая глубокий творческий кризис, если бы не ты и не Эмма.

– Ну, с двумя другими книгами ты как-то справилась без нашего участия, так что я вовсе не уверен, что мы настолько уж тебе необходимы, но билет все-таки возьму, не переживай. – Он подмигивает мне, очень деликатно, почти незаметно, и идет в сторону экспонатов, жестом предлагая мне проследовать за ним. – Музей закрывается в пять, так что нас ожидает целых девяносто потрясающих минут в компании всякой жути.

Мы начинаем с предметных стекол со срезами темпоральных долей мозга Эйнштейна, после чего переходим к коллекции черепов Джозефа Хертла. Всего 139 экспонатов. Оливер, судя по всему, буквально очарован этим зрелищем, но я не могу избавиться от чувства, что на меня в упор смотрят 278 пар пустых глазниц. Я испытываю облегчение, когда мы минуем лестничный пролет и оказываемся в следующем зале.

И напрасно, потому что экспонаты становятся только чудовищнее. Утробные плоды в банках. Гигантские кисты. Съежившиеся головы. Я не останавливаюсь у витрин надолго, пробегаюсь по ним глазами, обращая больше внимания на текст, а не на сами экспонаты, но Оливер сосредоточенно разглядывает каждую емкость и каждый скелет. В наибольший восторг его приводит вид огромной ноги, пораженной гангреной.

По ощущениям, проходит несколько часов, прежде чем мы видим в поле зрения лестницу, сувенирный магазин, но…

– Мыльная Леди! – выкрикивает Оливер за моей спиной. – Именно такой я ее и помню!

Я оборачиваюсь и вижу, что Оливер стоит рядом с предметом, напоминающим гроб. Мыльная Леди лежит за красной бархатной занавеской, и все вокруг обустроено так, будто находится она в похоронном зале для прощания с покойником. В этом зале, кажется, тише, чем в остальном музее. Даже слишком тихо. По моей коже бегут мурашки.

– Иди посмотри!

Оливер машет мне рукой, и я на секунду останавливаюсь. Я не очень-то хочу на нее смотреть, но это же наука. Это реальность.

Я подхожу к Оливеру и смотрю на экспонат, сжав кулаки. Женщина… Она действительно напоминает мумию. Черная, окаменевшая, как уголь, фигура изломана мучительной судорогой. Рот на искривленном лице открыт, как будто смерть настигла ее во время крика. На месте носа и глаз зияют дыры. Я почти убеждаю себя, что это просто старая, грязная статуя, гротескное произведение древнего искусства, а не реальное человеческое существо. Если бы не пряди спутанных волос на голове. Брюнетка или блондинка с рыжеватым оттенком, сложно сказать. Это последние клочки жизни, что все еще держатся на ней. А моя мама сейчас тоже так выглядит?

Стоит мне об этом подумать, как к горлу подступает тошнота. Я представляю фотографии мамы, которые видела: кудрявые темные волосы, как у меня, теплая и веселая улыбка. Я думаю о том, как моя красивая мама превратилась в жуткий чудовищный труп, и на ее голове постепенно догнивают последние кудряшки.

Оливер обнимает меня одной рукой, и я позволяю себе прижаться к нему, всеми силами пытаясь сделать так, чтобы меня сейчас же не вырвало на безупречно чистый кафельный пол музея. Через минуту он выводит меня на улицу и усаживает на деревянную скамью.

– Господи, прости меня, Тисл. Я же помнил, какие меня самого мучили кошмары, не надо было тебе ее показывать. Видеть смерть в таком виде – это жутко. Подумать только, эта Мыльная Леди когда-то была живым человеком. Такой образ сложно выкинуть из головы.

– Я в порядке… – пытаюсь сказать я, но слова застревают у меня в горле. Закрывая глаза, я вижу лицо Мыльной Леди, потом лицо моей мамы, безобразную извращенную смесь двух этих лиц.

Я с трудом открываю глаза. Мы в солнечном саду. Из ада на свет. Тут холодно, но я не против. Холод – это даже хорошо. Он заставляет чувствовать себя живой.