Книга Научите меня любить - Вера Колочкова

– Ну что, все мамины поручения выполнила, послушная наша? – выглянуло из кухни сморщенное в язвительной усмешке Милкино лицо, когда она вошла в прихожую. – Красивую куколку купила, да? А про ленточки с бантиками не забыла, нет?

– Нет, не забыла! – скидывая туфли с ног, сердито взглянула на нее Катя, моментально забыв о своих благих намерениях. – И хватит уже капризничать, ей-богу! Достала уже своими капризами! Могла бы и поучаствовать в этой суете! Между прочим, это ты замуж выходишь, а не я!

– А тебе завидно, да?

– Нет, мне не завидно. Просто у тебя сейчас отпуск и времени завались, а я, между прочим, с работы из-за этой ерунды отпросилась! Из-за куколок, ленточек и бантиков, как ты говоришь!

– А я тут при чем? Я тебя что, просила? Вот лично я просила? Ты что, сама не знаешь, как мне все эти ленточки-бантики по фигу? Господи, кто бы знал, как меня это насилие уже достало! До самых печенок осточертело! И не ори на меня, пожалуйста! Хоть ты не ори!

– Да я не ору, Милк…

– Нет, орешь!

– Нет. Не ору. Ты извини меня, пожалуйста. Я прекрасно тебя понимаю, ты же знаешь. И про пошлую куколку все понимаю, и про ленточки… Я ж тоже терплю это насилие, и ничего. Наверное, так надо.

– Кому надо? Маме?

– Не заводись, Милк! Не надо. Наверное, не все в нашей с тобой ситуации так ужасно, как нам кажется. Бывает и хуже. Так бывает хуже, что и верится с трудом. Помнишь, я тебе про мальчика из детдома рассказывала, про Алешу Вяткина?

– Да отстань ты от меня, идиотка блаженная! Что ты ко мне со своим мальчиком все время лезешь? Ты сдвинулась на нем, что ли? Не хочу я знать ни про какого мальчика! И вообще, не подходи ко мне больше сегодня! Никого ни видеть, ни слышать не хочу!

Промчавшись фурией по коридору, она так яростно хлопнула дверью в их комнату, что Катя вздрогнула и прижалась спиной к стене. Потом, будто с усилием от нее отлепившись, устало прошлепала на кухню, заглянула в холодильник. Обеда нет, это понятно. Невеста нервничает, не до того ей. Придется еще и суп варить, и котлеты жарить. Мама ж наверняка сейчас голодная придет. И тоже – нервная. И отец… Нет, скорей бы эта свадьба уже закончилась, честное слово!

Следующее утро тоже началось с переполоха – долго искали коробку с Милкиными туфлями. Нашли почему-то на антресолях. Как и зачем она туда попала, никто вопросом не задавался. Не до того было. Может, сама Милка, будучи в сердцах, ее туда и закинула, потому как терпеть не могла «мадамской» обуви на каблуках. И никогда ее не носила. Оно и понятно – будь ее воля, в кроссовках бы замуж пошла. Только не было у нее воли. Злости и раздражения – сколько угодно, а воли – не было. Вот если б наоборот…

Дом постепенно наполнялся приличествующим событию шумом и гамом. Милкины подружки развели суету в подъезде, готовясь к процедуре выкупа невесты, приехавшие из деревни родственники сиротливо слонялись из комнаты в комнату. К десяти часам пришла девушка-стилист из модного в городе салона, и Милка покорно уселась на стул, страдальчески вытянув длинную худую шею. И глаза закрыла. То есть гордо отрешилась от всего презренно происходящего. Оценив ее состояние, Катя усмехнулась раздраженно – нравится ей этот балаган, что ли? Зачем, спрашивается, день собственной свадьбы превращать в казнь графини Бестужевой? И не графиня ты вовсе, а всего лишь Милочка Русанова, дочка всеми уважаемой Анастасии Васильевны Русановой. А то, право слово, смешно. Похоже на фигу в кармане. Нет у тебя своей воли, так хоть злостью не распаляйся. И вообще – что во всем этом плохого-то? Все как надо, все по обычаю.

– Катюш, поди-ка сюда… – заглянула в гостиную мама, и Катя нехотя оторвала взгляд от ловких рук парикмахерши, летающих над Милкиными вольными вихрами. Кстати, вихры оказались гораздо покладистее своей хозяйки, с удовольствием вились, тянулись и начесывались, преобразуясь в красивую прическу.

– Что, мам? – забежала она на кухню, с удивлением уставившись на мать, застывшую в странной задумчивости у окна. Странной, потому что в это сумасшедшее утро не было ни у кого времени ни застывать, ни задумываться.

– Кать, ты бы за отцом сходила…

– Куда? В гараж, что ли?

– Нет. Не в гараж. Я думаю, он около роддома торчит. Совсем голову потерял, идиот старый… Скоро в ЗАГС ехать, а он…

Плечи ее дернулись, как в судороге, голова чуть запрокинулась назад, но первый же вырвавшийся наружу слезный всхлип оказался и последним, потому как придушен был сильным коротким вздохом.

– Ладно, чего это я… Не время сейчас слезы лить! – обернулась к ней от окна мама. – Беги, Катюш, приведи его.

– А ты уверена, что он там? Ну, то есть… Около роддома торчит? Он же вечером рано домой пришел…

– Ну да, рано. И спать лег тоже рано. А под утро ему на мобильный позвонили, и он вроде как с ним на кухню пошел, чтобы меня разговором не будить. А я потом уснула так крепко! Просыпаюсь, а его нет… Ой, Катя, чует мое сердце неладное! Если не придет, что будем людям объяснять? Куда отец невесты делся? Беги давай, Кать, приведи его…

– Хорошо, мам. Я сбегаю, посмотрю. Только ты не плачь.

– Да не плачу я! До слез ли мне… Господи, за что такой позор на мою голову? Совсем рассудок потерял, идиот. Да как он посмел – в день свадьбы дочери…

Развернувшись, Катя мигом пролетела в прихожую, сунула ноги в первую попавшуюся на глаза обувку, выскочила за дверь. Бабульки на скамеечке у подъезда уже заняли свои места для просмотра предстоящего действа. А что – действо и впрямь обещало быть завлекательным. Вечно джинсовая вихрастая Милка – в свадебном прикиде! Когда еще такое увидишь?

Первой попавшейся обувкой оказались мамины растоптанные шлепанцы, и бежать вдоль по улице оказалось не совсем удобно. Да и узкое нарядное платье для быстрого бега была совсем не приспособлено. Прохожие оглядывались – очень удивлялись, наверное. Бежит, запыхавшись, разряженная девица, а на ногах – домашние шлепанцы. И не куда-нибудь бежит, а в роддом.

Отца она увидела еще издали. Сидел на скамеечке, согнув спину и уперев локти в колени, как мученик в ожидании смертной казни. Даже голову не повернул, когда она, изнемогши от быстрого бега, плюхнулась рядом с ним на скамейку.

– Пап… Ну ты чего тут? Пора уже в ЗАГС ехать… Пойдем домой, пап!

– Катюш, я не могу…

– То есть как – не можешь?! Ты что?

– Я боюсь, доченька… Я уйду, а она там умрет…

– Почему… умрет? С ней что-то случилось, да?

– Ой, не знаю… Не знаю я! И врачи ничего не говорят! Схватки начались в четыре часа утра, а сейчас уже – десять! Что делать-то, Кать? Что делать? А вдруг она умрет?

– О господи, пап… Я уж и впрямь подумала – что-то страшное случилось.

– А разве нет?

Он, наконец, поднял на нее глаза – безумные от пережитого страха. Глаза, просящие надежды. А может, и жалости к себе, эту надежду просящему. Катя лишь сглотнула с трудом – не было сейчас в ней никакой жалости, хоть убей. Ревность была, а жалости не было. А еще – досада была за свою растрепанную в беготне прическу, за расплывшийся по потному лицу макияж, за весь поруганный праздничный вид, в общем. И как ни странно, еще и мучительная обида была. За маму, за Милку…