Книга Бремя живых - Василий Звягинцев

Хорошо, хорошо, — заметил он протестующий жест премьера, — пусть даже о судьбе собственной партии и партийной программы. Но в любом случае — «Apres nous le deluge»[47]. А вы взгляните чуть-чуть шире. Да просто обратитесь к классическим примерам. Только те люди вошли в историю, которые в критический момент (сколь бы на самом деле они ни были себялюбивы и озабочены собственными проблемами) все-таки имели достаточную способность взглянуть туда, за горизонт повседневности!

Широким жестом князь указал за окно, где сверкал купол Исаакиевского собора, а правее серебрились под утренним солнцем волны Невы.

Сейчас бы можно начать сыпать громкими именами таких именно личностей, приводить яркие и убедительные примеры. Но Каверзнев и сам был человек начитанный. Все мемуары великих и труды по политической истории человечества проштудировал, несомненно. Так что время обменяться мнениями на отвлеченные темы у них еще будет. Сейчас же от премьера требовался четкий и однозначный ответ. Но Владимир Дмитриевич не был бы самим собой, если бы так сразу пошел на поводу у своего соперника. Да уже, пожалуй, и не соперника.

Взгляд выдал Каверзнева. Но Олег Константинович ни малейшим движением лицевых мышц не позволил догадаться, что ответ уже, в общем, ему и не требуется. Напротив, изображая волнение, он принялся раскуривать погасшую сигару, чего никогда не позволил бы себе в нормальной обстановке.

— Ну а если, предположим, я все-таки в состоянии заглянуть за горизонт? — после долгой, на грани неприличия, паузы тихо спросил Каверзнев.

— Тогда я еще раз повторю свою мысль, уже как единомышленнику. Перед Россией стоит исторический вызов. В своем нынешнем состоянии и качестве ответить на него она не готова. Должным образом ответить, я имею в виду.

Более полутора веков назад Чаадаев писал: «Чрез исторические события должна нитью проходить мысль или принцип, стремясь осуществиться. Именно этой истории мы и не имеем. Настоящая история нашего народа начнется лишь с того дня, когда он проникнется идеей, которая ему доверена и которую он призван осуществить. Россия призвана решить в этом мире большую часть проблем социального порядка, ей предназначено быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества».

Я думаю примерно так же. До тех пор, пока мы вовлечены в исторический процесс на общих, так сказать, основаниях, мы не имеем никаких преимуществ перед нашими «друзьями», которых от того, чтобы вонзить нам кинжал в спину, удерживает пока что лишь относительная мощь нашей армии и флота. И их собственные шкурные интересы. Через десять-двадцать лет все может радикальным образом измениться. Но уже категорически не в нашу пользу. Именно этого развития событий я и надеюсь не допустить.

Вы поняли — через десять-двадцать лет. А не в пределах вашего избирательного срока.

Каверзнев, слегка задумавшись, возразил, что при всем уважении к позиции Олега Константиновича нет никаких оснований к приписыванию себе, то есть себе как нации, каких-то особых нравственных свойств, мессианских черт и права выступать в качестве общечеловеческого арбитра. В том числе не стоило бы вспоминать и о так называемом «естественном верховенстве России в „славянском мире“».

— Следующие слова Чаадаева из цитируемого вами «Письма» были ведь именно такими, если я не ошибаюсь?

«Умен, шельма, и начитан, в чем я и не сомневался», — подумал князь.

— И все же я буду настаивать, что единственный выход для России в исторической перспективе — сосредоточиться исключительно на собственных интересах. Просвещенный изоляционизм. Тем более что именно сейчас у нас появилась великолепная возможность поиграть с отличными шансами на противоречиях между Союзом и «Черным интернационалом». Ибо кое-какие мысли его лидеров использовать в своих, и только своих целях можно и должно. Сколь бы они ни были лично мне отвратительны.

В конце концов, за истекшие 80 лет «цивилизованный мир» некоторым образом выдохся и даже начал вырождаться. Не может быть единственной целью цивилизации лишь сохранение статус-кво и приумножение тех материальных богатств, что были достигнуты не нами и в совершенно другую эпоху. Даже в чисто военном смысле — самая надежная и прочная оборона непременно будет прорвана, если предоставить врагу полную свободу действий за пределами крепостных стен. Но опять же подробно на эти темы мы сможем говорить только тогда, когда придем к соглашению в главном.

Пауза снова была длинной. Но теперь — вполне оправданной.

Человек делал выбор. Не только за себя. На самом деле — за всю многовековую историю российской, европейски ориентированной «демократии». Берущей начало еще от пресловутого князя Курбского через Радищева, декабристов, Герцена с Огаревым, Бакунина, Плеханова, Милюкова и т. д. И заканчивающуюся, получается, на нем, Владимире Дмитриевиче Каверзневе. Премьер-министре последнего правительства парламентского большинства, лидере партии социалистов-революционеров (правых), сохранявшей это потерявшее всякий реальный смысл название как знак своего исторического предназначения.

Князь понимал его чувства. И не хотел бы оказаться на его месте.

Генералу Корнилову было куда легче. Пусть он и менял пост Верховного Главнокомандующего Российской армией, сопряженный, даже и в большевистской России, с квартирой, пайком и теплым кабинетом, на тяжелую солдатскую винтовку, заплечный мешок с сухарями и пятисотверстный пеший поход через зимнюю кубанскую степь.

В сорок восемь лет это тяжело. Если отсутствует идея, по сравнению с которой личное благополучие, а также и существование — ничто.

— Так на что могу рассчитывать лично я? — осведомился Каверзнев и тут же, выждав немного, но не увидев на лице собеседника ожидаемого выражения, уточнил: — Естественно, имеются в виду права и возможности самостоятельно и творчески осуществлять ту часть нашего общего проекта, реализация которой будет возложена на меня.

— Наконец-то начинается мужской разговор. Не потребовать ли по этому случаю шампанского? — Князь понял, что победил. Детали — это всегда детали.

— Еще минуточку, если позволите. Я жду вашего ответа.

— Ради бога. Думаю, о том, что мне положено занять престол, спора не возникнет, поскольку из нас двоих только я — Романов. Так было задумано еще Учредительным собранием «на всякий случай». Считаю, этот случай настал. Вы же станете… — Князь с улыбкой, но теперь уже — явного превосходства, развел руками. — Да кем хотите. Великим визирем или лордом-протектором, председателем Боярской Думы, Всероссийского Собора! Не суть важно. Придумайте себе любую должность и ее наименование, и я словом своим, честью своей поручусь, что так оно и будет. Никакого умаления своих интересов и прав вы не понесете, а возможности самореализации возрастут несравненно! И наследственные уделы вы получите, и потомки ваши будут носить достойные титулы, и до века сидеть на почетном месте по правую руку от царей и императоров всероссийских…