Книга 8, 9 — аут - Владимир Буров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А, — сказал прапор, — ты куда? Хождение ночью здесь запрещено. — Давай, тащите его на вахту. — Это был Миша, которому Алексей не дал мяса.
— Если вы не хотите просидеть в тюрьме всю жизнь, — сказал начальник тюрьмы, — придется постараться. И найти того, кто убил заключенных на моей Зоне.
— Вам придется, — сказал Политработник. Он же зам. по воспитательной работе.
— Расскажите нам прямо сейчас, как все было, — дружелюбно сказал Опер. Он же Кум. — Думаю, мы вам поверим. — И добавил: — И доверим распутать это дело.
— Прежде чем умереть, — сказал начальник тюрьмы. — Это невероятно, — опять возмутился он, — умерли все, кого вы избили. Скотина. Просто скотина. Нам теперь не оправдаться перед Управлением. Никто не поверит, что какой-то этапник пришел и перебил здесь пол Зоны.
— Меньше, — сказал Политработник. Капитан.
— Ну, четверть Зоны, — сказал Начальник. Подполковник.
— Да меньше, — сказал Опер. Майор.
— Ну, на сколько меньше-то? — спросил подполковник. — По моим данным он перебил здесь очень много народу. В принципе — не жаль. Но кто отвечать будет? Ведь наверху скажут, что это спровоцировали мы! Сколько точно убито?
— Сейчас посчитаем, — сказал Кум. — Два в подвале, потом четверо в маленьком помещении второго отряда и шестеро в большом.
— В большом семеро, — сказал Воспитатель.
— Вы считаете и шныря? — спросил Опер.
— Нет, шнырь ведь жив, — сказал Замполит, — его я не считаю.
— Итого: два плюс четыре плюс семь… семь все-таки? Семь. А всего, значит, больше десяти.
— Одиннадцать, даже двенадцать, — сказал Замполит.
— Тринадцать, — сказал Опер.
— А какое вчера число было? — спросил Начальник.
— Пятница, — сказал Замполит.
— Это день недели, а число, я спрашиваю, какое было? — уже опять начал злиться подполковник. Тринадцатое?
— Тринадцатое, — подтвердил Опер.
— Я так и знал! — воскликнул начальник тюрьмы.
— Вот она, невезуха, — сказал Замполит, — так и прет, так и прет! Так бы вроде ничего. Но уж больно много за один день.
— За одну ночь, — подытожил Начальник. Он подпер голову рукой, и погладил лоб. — Не знаю, что тут можно предпринять? Да разве он раскроет это тринадцатикратное убийство? — Василий Васильевич кивнул на так и стоящего на ковре зека. Ковер действительно был, весь потертый, и, как показалось Алексею, в не отмывшихся пятнах крови.
— Возможно, это даже истершийся красный цвет.
— Что вы сказали? — спросил начальник тюрьмы.
— Я сначала подумал, что это кровь, — сказал Алексей. — Но теперь вижу — нет, это стершаяся красная краска.
— Ты о чем думаешь, дурак?! — крикнул Начальник — Тебе вышка корячится, а ты думаешь, чем был окрашен этот ковер. Кровью, понял? Мы здесь красим ковры кровью таких дураков, как ты! Мать твою! Не понимаю, как такой олух мог убить тринадцать человек за одну ночь. Не по-ни-ма-ю! — И он опять подпер голову рукой, как Мыслитель Микеланджело. Нет, кажется, его сделал не Микеланджело, а другой парень. — Ужас, ужас, — повторил Висиль Васильич, так его обычно звали все стукачи. — Ну, что будем делать? — Василь тяжело вздохнул, и по очереди посмотрел каждому подчиненному в лицо.
— Неужели вы сами не понимаете, что я не мог этого сделать? — спросил Алексей.
— Ты кто, мать твою?! — Василь Васильич даже стукнул кулаком по столу. — Моя жена? Нет. Один из этих, — он обвел рукой Замполита и Опера, как будто они были объявлением о сдачи квартиры в наем в городе Москве. Начальник мечтал стать полковником, и переехать ко всем чертям отсюда, в Москву. Если сразу не дадут квартиру, то хоть снять ее. В Москве бы, конечно — если рассуждать по нормальному — должны давать квартиру и так, бесплатно. Но ведь там полковников… Как собак нерезаных. В другом городе неинтересно. — Производное от слова на букву Е, но начинается на З — ведь опять проблемами по самые уши. А в Москве хорошо. Там дача, там делать ничего не надо. Ходи — слово на букву Б — на заседания, пиши всякую — производное от Х — а потом гуляй по Бульвару или по Набережной. — Нет?
— Что? — переспросил Алексей. И сразу поправился: — Думаю, нет.
— Тогда зачем ты даешь мне свои траханные советы?
— Так вы сами спросили.
— Что я спросил?
— Смогу ли я найти преступника или преступников, убивших вчера, в Пятницу Тринадцатого тринадцать зеков.
— Это не просто зеки, это в первую очередь люди, — сказал подполковник. — Их нельзя убивать вот просто так. Взял и убил. И да: прежде, чем искать кого-то, ты должен признать свою вину. Полность-ю. Понял? Пол-ность-ю. Ты должен сейчас здесь сказать вслух, что убил вчера ночью тринадцать человек. Более того, — вдохновенно продолжал Начальник, — ты должен сейчас убедительно доказать, как ты мог это сделать. Показать, где спрятал орудие, которым вырывал людские сердца.
— Я так сразу не могу придумать, чем вырывали сердца. У меня, например, могла быть только лопата. Это из каптерки. И нож или вилка с кухни. Что еще? Я не знаю, чем обычно вырывают сердца.
— Я тебя не спрашиваю, что ты делаешь обычно. Ладно, — помолчав, сказал Начальник, — признавайся в убийствах и ищи убийцу.
— Как я буду искать убийцу, если признаюсь, что я это и есть убийца. Тут и искать не надо. Взял и нашел.
Начальник поднял ладонь.
— Не беспокойся, у меня тоже есть логика. Будешь искать… второго убийцу. Найдешь — он пойдет паровозом, а ты…
— Соучастником? Так…
— Никаких так, мяк. Будешь свидетелем. Мол, так и так — все видел.
— Вы меня подставляете, — сказал Алексей.
— А ты не подставляйся, — сказал Василь Васильич.
Алексей уже двинулся к двери, когда раздался телефонный звонок. Сообщили, что в буре завалили Зуба, а в Шизо его двоих ребят.
— Вы с ума сошли, — тихо сказал подполковник. Кричать уже ни было сил. — Сердца у них, надеюсь, не вырвали?
— Что говорят? — спросил майор.
— Сейчас проверят, — сказал подполковник. И добавил: — Ты, как тебя там?.. присядь, он махнул рукой Алексею.
— Куда? — спросил зек.
— А что, некуда? Ладно, садись на пол. Или нет, возьми стул и сядь там, в углу. — Похоже, начальник колонии понял, что Алексей не виноват в убийствах. Точнее, он и так это знал, но не до конца. Теперь, похоже, он поверил, что парень ни при чем. Не мог же он попасть в Бур и в Шизо, чтобы завалить Зуба и еще двоих.
Но когда сообщили, что у всех троих вырваны сердца, начальник тюрьмы опять закричал, что Алексей во всем виноват.