Книга Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Выходившие в то время из училищ в полки армии долго не сходились с новыми сослуживцами, держали себя особняком, нередко давали заметить, будто они куда выше тех, которые ими начальствуют. Им было как-то не по себе в строевой офицерской среде, а потому их иногда невольно считали как бы оппозиторами, недовольными тем или другим действием командира. Были ли виноваты в этом молодые люди? Нисколько. Виновата была замена военного воспитания гражданским, гимназическим. При этой замене не принято было во внимание, что, какими бы сведениями не наполнять юные головы, прочное нравственное воспитание и военное направление, для готовящихся стать в ряды армии, должно быть впереди научного.

Нам возразят, что в военных гимназиях поддерживали тот же режим, какой был в корпусах, что воспитанники раз или два в неделю обучались фронту, что они к столу, в классы, в церковь ходили строем, обязаны были отдавать честь всем офицерам и т. д., и что уничтожено только то солдатство, которое существовало между кадетами.

Во-первых, между кадетами прежнего времени было не солдатство, а то безусловно точное исполнение приказаний и порядка, которое должно существовать во всяком военно-воспитательном заведении. Во-вторых, так ли все делалось в гимназиях, как было указано, и не смотрели ли там на нарушения оставшихся в силе военных требований сквозь пальцы. Да наконец и могли ли иначе поступать воспитатели-чиновники, не знавшие сами этих требований и не симпатизировавшие им. Нам по крайней мере известно, что мальчикам, под видом отдыха, позволялось днем лежать на кроватях, и на наше удивление было отвечено: «Что же делать, теперь такие правила». В одном из заведений начальник требовал повсеместной чистоты; а между тем ему было замечено, что такая приторная чистота не пригодна готовящимся быть военными. Знаем и такой случай: бывший в гимназии, проведя 2 года в училище, является в полк. Он подходит к полковому командиру с словами: «Я приехал». – «Очень рад, – отвечает ему полковник, – откуда и куда едете?» – «Из училища в ваш полк». Это не выдумка, а факт, и являвшийся таким образом был потом сам воспитателем и педагогом.

Все эти примеры, и много других, могли бы мы привести для того, чтобы подтвердить, что направление, данное заменившим кадетские корпуса заведениям, было неправильно. К чему было в таком случае оставлять военную форму и обучать фронту? Да и производилось-то это обучение для проформы, никто не проверял его, никто им не интересовался. От этого-то и зарождались понятия, что в военной службе есть мелочи, на которые развитому юноше не стоит тратить внимание, тогда как их не существует. Все требования этой службы, от самого малого, азбучного, до самого главного составляют непрерывную цепь. В ней малое звено и ничтожный винт так же важны, как и большие. Пусть начнет ржаветь малое – и прочность всей цепи делается сомнительною. Не счистите ржавчины вовремя – цепь лопнет.

Со времени бывшего упразднения корпусов слышались сетования на ослабление духа товарищества, прежнего соревнования и прежнего единства. Это и натурально, потому что в училища стекались молодые люди из различных гимназий и из разных гражданских заведений; между ними не было ничего общего, их ничто не связывало между собою. Начинающий воспитание в одном заведении оканчивал его в другом, совершенно при других условиях и другой обстановке, где ни его, ни он никого не знает. Стоит побывать на годичных обедах, которые введены в военном обществе, в дни основания прежних кадетских корпусов, чтобы в смысле товарищества и взаимной связи видеть разницу между бывшими кадетами и получившими воспитание в гимназиях. Первые встречаются как братья, вторые – как знакомые. Прежний кадет, несмотря, что их остается в военной среде меньше, не упускает случая повидаться с товарищами юности, молодое же поколение является в весьма ограниченном числе. Те, кому не случалось бывать на годичных товарищеских обедах, очень ошибутся, если подумают, что в произносимых при этом речах и спичах читаются панегирики прошлому и осуждается настоящее. Напротив, тут рассказываются и вспоминаются анекдоты, обрисовывающие недостатки прошлой кадетской жизни, читаются сатиры и декламируются стихи на былое, но все это без малейшей горечи или озлобления; напротив, и среди юмора слышится нотка сердечной любви и благодарности к корпусу, где прошли юношеские годы собеседников.

То, что научный уровень образования стоял в прежних кадетских корпусах ниже, чем в военных гимназиях и училищах, мы считаем вопросом открытым. Теперешние программы полнее; но что же мешало расширить их прежде? А чтобы кадеты учились хуже, и хуже знали преподаваемое, этого никто доказать не может. Разве мы не знаем знаменитых профессоров, ученых инженеров, лучших артиллеристов, образованнейших офицеров Генерального штаба, воспитывавшихся в прежних корпусах? Правда, их остается немного; но этому виновато время, и если бы корпуса оставались без перерыва, то и нарекания на недостатки их научного направления не существовало бы.

Один из самых усердных вводителей гимназического направления, в минуту откровенности, высказался, что упразднение кадетских корпусов было, в отношении армии, одною из чувствительных ошибок. От него же мы услышали, что в основу необходимости устроить на развалинах корпусной системы гимназическую положена была мысль, что прежде надо образовать гражданина, а потом уже военного; что, не испытавши наклонности и призвания юноши, нельзя произвольно обрекать его быть военным, что всякому вступающему в годы зрелости надо предоставить свободный выбор карьеры.

Рассмотрим, вполне ли видны эти педагогически фразы в отношении заведений, о которых идет речь.

Бесчисленные примеры доказали, как много прежних кадет, сняв военный мундир, были потом известными и полезнейшими гражданскими деятелями. Еще более было примеров, что лица военного звания, из бывших кадет, с честью исполняли обязанности чиновников высших степеней, хотя и не имели специальной подготовки к тому делу, к которому были определяемы. Были и такие примеры, что кадеты, выпущенные в гарнизонные батальоны, были потом, да и до сих пор остаются, на видных гражданских местах. Причина этого в том, что данное им с детства направление и вся обстановка их жизни приучили их к порядку и точности, придали их характеру терпение и настойчивость.

Разберем другой довод.

Способности и наклонности мальчика, за редкими исключениями, формируются в том или другом направлении, зависимо от той среды, в которой он живет, и развиваются в том духе, который указан целью его воспитания. Отдайте сына в лицей – и из него выйдет юрист; определите в семинарию – он будет духовным; поместите в коммерческое училище – получите негоцианта. Конечно, случается и иначе, но это будут исключения.

Говорят еще, что развитой и гимназически образованный юноша может всему научиться, а тем более тем не хитрым вещам, которые требует от офицера строевая служба. В том-то и дело, что хитрым вещам он, пожалуй, научится, а простым – нет, потому что пренебрегает ими, и что эти простые вещи усваиваются не по книге, их на классной доске не начертишь, – подчинения и ответственности не нарисуешь, и усваиваются они не в один или два года, а с детства.

Предчувствуем, что на нас подымется вся клика тех, для кого одно слово в защиту прошлого служит сигналом к тревоге! Было время, когда довольно клеветали на прежнего кадета, и бедный кадет не защищался, потому что чувствовал себя под гнетом такой силы, бороться с которою было не по плечу. Дайте же ему возможность хоть теперь сказать слово в свою защиту.