Книга Реквием - Ульяна Соболева

Каждый из них встретил свою смерть с распханутыми от ужаса глазами. Даже те, кто были под дозой. Жажда жизни выталкивала из организма всю дурь, уступая место инстинктам самосохранения — бежать пытались все.

Стены дома окрашивались кровавыми брызгами, ковры комнат пропитывались липкими лужами, а шикарная мебель разлеталась в щепки — и все это под леденящие кровь крики и просьбы пощады, которые обрывались на полуслове. Некоторые вопили, другие при виде дула падали на колени, умоляя не стрелять, были и те, кто пытался отреагировать, дергаясь в попытке достать свои стволы. Но исход был один — молниеносный выстрел в голову. Мы пробивали их черепа и наблюдали, как вытекают их мозги. Не умели ими пользоваться при жизни — сейчас тем более не нужны.

Мы шли дальше, шаг за шагом, переступая через мертвые тела, которые валялись на полу и напоминали манекены. Дом погрузился в зловещую тишину. Никто больше не стрелял, стихли даже стоны тех, кто еще секунду назад был жив. Казалось, даже стены пропитались их предсметрными криками и страхом.

Михея я приказал взять живым, всем остальным — выколоть глаза. Это персональное послание от Черных Воронов. Намеренно. Чтоб знали. Чтоб боялись. Чтоб видели, что ждет каждого, кто посмеет перейти нам дорогу.

* * *

Темноту подвала прорезал лишь подмигивающий ореол света от небольшой лампочки, которая скупо озаряла пол и стены, покачиваясь под отсыревшим потолком. Слух резал острый скрежет ножек проржавевшего стула, который тащили по бетонному полу. На него был усажен Михай. Тугими витками скотча его руки и ноги были зафиксированы на железном каркасе стула, на голову наброшен грязный мешок, одежда покрылась пятнами пота, а кожа была изранена многочисленными ссадинами и кровоподтеками.

Один из парней подошел к нему и сорвал с головы ткань. Мужчина резко зажмурился, привыкая к обстановке и пытаясь рассмотреть тех, кто рядом, а я, вглядевшись в его глаза, заметил, что зрачки оставались расширенными, несмотря на слепящий свет лампы над его головой.

Сквозь заклеенный скотчем рот прорывалось мычание. Ему было трудно дышать, от страха и отупляющей паники он начал задыхаться и жадно втягивать воздух раздувающимися ноздрями.

Я сделал шаг вперед, появляясь из темноты, и медленно приближался, сверля его взглядом. Он отчаянно замотал головой и напрягал мышцы в безнадежной попытке высвободиться.

Приблизился к его лицу, близко, вплотную. Ты видишь в моих глазах свой приговор, тварь? Видишь — я знаю. Завонял от страха.

— Ты верующий, а? Когда ты был мелким засранцем, мать читала тебе истории про Бога и прочие библейские росказни?

Он продолжал отчаянные рывки, смотрел на меня взглядом, полным ужаса и безумия.

— Молчишь? Не веришь, значит? А зря. Потому что сейчас ты увидишь, что значит Страшный суд, — с этими словами я подцепил пальцами скотч и молниеносным движением сорвал липкий кусок ленты с его рта.

— Граф, откуда ты, мать твою, нарисовался? — и в тот же момент Михай получил прямой удар в нос. Он взвыл, чертыхаясь, и поднял голову. Алая кровь ручьем потекла по подбородку, вдоль шеи, затекая в ямку между ключицами, в которую мне хотелось воткнуть что-нибудь острое.

— Пасть откроешь тогда, когда я скажу. Дважды объяснять не буду, — с этими словами заехал кулаком по челюсти. — Пацаны, вы видели, какой у Михая сад. Я заценил ландшафтный дизайн, бл****. Без садовых ножниц не обошлось. Тащите их сюда, будем учиться "делать красоту".

— Граф… да ты… — опять удар.

Я разогнул и размял пальцы, чувствуя, что костяшки слегка заныли.

— Ты что, бл***, тупой? Я говорю — ты слушаешь… — продолжал наносить удары, один за другим, — все, сука, понятно?

Он закивал головой, его глаза заплыли от гематом и стали похожи на узкие щелки.

— Ты будешь подыхать медленно и долго… — сделал шаг назад, обошел его и оказался за спиной. — Я же настоящий ценитель театра и блестящей игры актеров. Меня, как Графа, положение обязывает. И поверь, я продлю эту пьесу на много актов… Ты, падла, заплатишь за то, что сунулся на МОЮ территорию и тронул то, что было мне дорого.

Пацаны принесли огромного размера секатор. Металические лезвия ножей поблескивали при свете, я взял инструмент в руки и сделал несколько пробных движений, отмечая плавность хода.

— Ну что, проверим, Михай, как твой садовник следит за своим инструментарием? Начнем с уха? Или, может, с языка? — продолжая щелкать секатором, то приближаясь к нему, то отступая, продолжил, — хотя нет, пока что твой язык мне понадобится…

Мужчина задыхался от накрывающей его истерики, пытался оттолкнуться от пола босыми стопами, дергал руками, стянутыми скотчем, который впивался в кожу, образуя на ней синюшные борозды.

— Макс, скажи пацанам, пусть метнутся за жгутами. А то откинется тут раньше времени, кровью истечет, а у меня другие планы.

Михай в отчаянии сжимал кулаки с побелевшими от напряжения костяшками и, думаю, мысленно проклинал, что переступил порог квартиры Толяна. Парни затянули на его руках тонкие резиновые шланги, а я вновь встал перед ним, уперев ботинок в стул и раскачивая его.

— А кулаки-то как сжал, драться с кем собрался? Разжимай, сука.

— Граф… ну давай решим все тихо-мирно… Не надо… прошу…

— Кулак разжал, бл***. А то молотком кости раздроблю — ни один хирург не соберет.

Он медленно разжал кулак и я резко убрал ногу со стула, увидев, как на его брюках расходится темное пятно. Он дрожал от страха и унижения, а тело трясло как в лихорадке.

— Ты еще не раз под себя сходишь, мразь. Я тебе клянусь. Отрублю все конечности, нахрен, а ты будешь наблюдать, как превращаешься в полено… Кто тебя крышует, тварь? Кто приказ дал?

— Граф… умоляю… никто не давал. Клянусь… Сами замочили, бес попутал… отпусти.

От его жалостливого писка меня начало тошнить. Вот эта мразь, вот этими, бл***, руками, убила всю семью Толяна, всех тех, кому я обещал защиту. Я захватил лезвиями его мизинец и свел ручки секатора. Тихий щелчок был поглощен диким воплем, который завибрировал гулким эхом, отражаясь от стен. Он захлебывался в истеричном дыхании, продолжал орать и отвел взгляд от изуродованной руки.

— Я никуда не спешу, Михай. У меня осталось еще минимум девять попыток. Итак, мразь, кто дал приказ? — захватил лезвиями второй палец. Заметил, что подонок даже не пытается отдернуться, пребывая в состоянии ступора, когда шок, боль и ужас настолько велики, что парализуют не только движения, но и мысли о спасении.

— Граф, я не могу… не могу… Делай, что хочешь, убивай, калечь, но я не могу…

Михай продолжал уперто идти в отказ, теряя пальцы, один за другим. Его глаза становились тусклыми, голова повисла, с каждым щелчком по телу проходила судорога, но он не заговорил. Кого он боится настолько, что готов умереть сам, только чтоб не слить информацию? Вернее, на каком крючке его держат намертво?