Книга Будь здоров, жмурик - Евгений Гузеев

– Музыка, а особенно совместное ее прослушивание – это приятно, но у тебя ведь, наверно, ко мне дело какое-нибудь имеется? – спросил я Женю после очередной англоязычной композиции и своих размышлений.

– Ну да, логично: поскольку нет тела, то есть дело. Видишь ли, Александр… Фу… Можно Алекс?

– Можно, мне не принципиально.

– Так вот, мой дорогой Алекс, мне нужна помощь, и мне кажется, ты мог бы помочь. Может быть это и не обязательно, но.

– Ну?

– Понимаешь, ты и я., то есть такие пофигисты и циники, вроде нас с тобой, – не совсем стандартные души. Невидимая нить, связывающая с той нашей непутевой земной жизнью, у таких почему-то не сразу обрывается. Хотя рано или поздно все равно либо порвется, либо затянет обратно в чью-нибудь матку.

Пожалуй ты права, что-то такое и со мной последнее время происходит. Вроде бы есть все возможности забыть тот дурдом, как страшный сон, ан нет, хочется чего-то такого остренького, что возможно ощутить только там – чего-то материального, вроде реакций несовершенного нашего тела, кожи, сердечной мышцы, щекотки адреналина и тому подобного. Больное место иногда хочется трогать, так и тут… И еще хотелось бы и кое-каких земных благ, материально-духовных, которых ты там так и недополучил, связанных и с телом, и с душой – да вот хотя бы нормального детства, родителей, дедушек, бабушек.

– Вот-вот, и я почти об этом… Впрочем, я о другом, о своем – у каждого свое… Со мной так и было поначалу – одной ногой здесь, другой – там, но вот теперь все, я вылупилась из этого яйца… Другими словами: нить серебряная порвалась. А ведь чуть ли не захотела вернуться, родиться снова. Нет, нет, все нормально, мне здесь лучше, здесь просто кайф, поэтому серебряная пуповина эта и растворилась, в конце концов, за ненадобностью. Но понаблюдав за тобой, я чуть-чуть засомневалась, не поторопилась ли, не осталось ли чего-то недоделанного там, в грязном мире. Не то, чтобы вернуться, снова родиться, но какую-то связь хотелось бы еще поддерживать некоторое время. Кое-что исправить. Только не скажи: времени не существует. Тут другое я имею ввиду.

– Так чем я могу помочь? Слетать туда, морду кому-нибудь набить? Это я почти умею. Успел приобрести кой-какие навыки.

– Ну, вроде того…

Глава 20

Петя Самойлов провалил в институт. Выходит, готовился и платил за подготовительные лекции зря. Впрочем, даже если и открывал он какие-то книжки и учебники, то слов порой не различал, а между строчек видел глаза девчонки по имени Женька, ее улыбку, тонкую шею и прочее, до чего он успел уже добраться. Эта девушка, тоже абитуриентка, с которой он успел познакомиться и как-то быстро сблизиться, поразила его своими раскованными манерами, либеральными взглядами, стильной фигурой и, не смотря на эпоху дефицита, способностью выглядеть как-то не по-советски. На смелые шутки, многозначительные намеки и анекдоты парней она правильно реагировала, громко хохотала, а не возмущалась, как некоторые дуры. Женька знала толк в западной музыке и даже помнила названия аж нескольких групп помимо общеизвестных даже внутри железного занавеса битлов и роллингов. Она танцевала на вечеринках изящно, будто в транс впадала, а не дергалась так глупо и бессмысленно, как иные девицы и парни. Такой современной девушкой можно было бы гордиться, стоять или идти рядом с ней и даже жениться, в конце концов – почему бы нет. Петя тоже старался во всю, играл роль Печорина и нигилиста-шестидесятника, только 20-века, как только мог и даже отрастил бороденку, чуть отпустил патлы на голове и отдаленно стал походить одновременно на Христа и на заморского хиппи.

Петя жил с матерью (мать действительно была Марией) и бабушкой в малонаселенной коммуналке, а соседями их были родственники – бездетная супружеская пара – брат покойного отца с женой, то есть его дядя. Дядя был не простым дядей, а золотым – он был чуть ли не капитаном дальнего плавания. Поэтому у Петеньки завелись кое-какие иностранные безделушки, и, что главное, он стал чуть ли не единственным в городе обладателем особых штанов, название коих еще далеко не всем было известно. Это только спустя несколько лет бум разрастется так, что для подавляющего большинства нестарого населения СССР слово джинсы станет волшебным и волнительным, как Жар-Птица или, лучше сказать, как Синяя Птица. А пока, то есть во второй половине шестидесятых, предполагалось, что название этим синим штанам то ли техасы, то ли ковбойские брюки, если не просто импортные рабочие штаны, но некоторые уже знали и правильное загадочное слово – джинсы. Возможно, Женя на Петю не обратила бы решительно никакого внимания, но голубой цвет его штанов сразил и ее чуть ли не наповал, а уж потом она увидела все остальное – печоринское. Так оба они подхватили известный этот вирус, который в этом ранимом возрасте легко проникает в сердечную мышцу, голову и прочие места. А надо было все же и о поступлении в вуз думать, чего требовали родители, да и сама Женька это понимала. Именно там, в аудитории и в кулуарах одного высшего учебного заведения, в котором устраивались подготовительные лекции для абитуриентов, и познакомились эти двое. Появившееся чувство закреплялось окружающей новизной, переменами и ощущением близости чего-то необычного, грандиозного, связанного с будущей студенческой жизнью, учебой. Все было не так, как в школе, которая надоела, хоть и грустно было перевернуть эту пройденную страницу. Нынче же предвкушались студенческие вечеринки, новые друзья, капустники, стройотряды, занятия в аудиториях, иные, чем в школе, преподаватели, раскованные и ироничные. Впрочем, странные, «с приветом», профессора и ученые-лекторы, первые знакомства с будущими однокурсниками, занятия в настоящих, похожих на цирк, аудиториях – все это уже началось на подготовительных летних курсах, молниеносно впитывалось, становилось своим, родным, смешалось и стало частью тех глобальных ощущений, которые, как ливень, опрокинулись на Петю и Женьку. Чистой любви, возможно, не бывает. Вечно ее сопровождают какие-то грустные песни и романтические стихи, под которые влюбляются, а еще весенние теплые дуновения или летнее яркое солнце, необычные ароматы иных городов и стран, к которым еще не привык, новые здания и улицы. Иной раз крепости чувствам добавляют какие-то препятствия и сложности, а кому-то голову дурят материи (в том числе джинсовые).

Все, что стало своим, родным, все светлое студенческое будущее в одну минуту пропало, растворилось, улетучилось: Петя провалил вступительный экзамен. Горше всего ему было оттого, что те новые друзья-абитуриенты, с которыми он успел подружиться и которые ему так понравились, – все они прошли в ВУЗ. Женька тоже была среди этих счастливчиков. И только он один из всей новой компании остался по ту сторону. Он, единственный! Тотчас ему показалось, что все они мигом охладели к нему, потеряли интерес, а все их слова утешения не были достаточно искренними. В радости своей им было не до него. Петя испытывал не просто стыд и обиду, ему было страшно, и жить не хотелось, он плакал тайно от родных по ночам, долго не засыпая, над ним нависла настоящая депрессия. Петя чувствовал себя прокаженным и униженным, бездарным и даже умственно отсталым на фоне остальных и думал, что и они так считают. А ведь совсем недавно он не представлял себе другого будущего, не допускал даже мысли об этом, несмотря на то, что катастрофически не был готов к вступительным экзаменам. И это еще не все: в ближайшее время предстоит поменять любимые голубые джинсы на галифе цвета картофельной ботвы, сбрить патлы и бороду. В армии он огрубеет, научится ругаться матом, будет испытывать унижения и издевательства сержантов и старослужащих. Каким он оттуда вернется? А Женька? Конечно, она сразу отвернется от него, зачем он теперь ей нужен. Терзаясь этими думами, Петя чувствовал себя ребенком, кем-то несправедливо обиженным, который решил, что никогда в жизни больше не выйдет играть с другими детьми на улицу, пока в горле стоит этот комок обиды. В конце концов, должна быть у меня гордость или нет? – думал он. Но Женька не пропала, она хотела встречи, хотела разобраться во всей этой ситуации. Они встретились, но Петя был намеренно сух, несколько грубоват, как будто даже намекнул ей, что особых чувств к ней не испытывает, что пора, мол, завязывать, тем более подвернулся подходящий момент. Однако, он все же передал подруге свои джинсы на хранение до возвращения из армии и разрешил в особо торжественных случаях надевать эту драгоценность.