Книга Стража Лопухастых островов - Владислав Крапивин

Но ничего похожего не появлялось. Ничего и никого. "Не нравится мне это", — подумалось Авке. Ему очень хотелось домой. Даже сильнее, чем к Звенке.

Наконец к площадке подковыляло странное создание (Авка уже ничему не удивлялся). Это был черный кожаный мешок ростом с мальчишек, с большими коровьими глазами в верхней части и с короткими отростками — видимо, руки-ноги, только без пальцев. А еще у мешка был короткий хобот с воронкой. Воронка со свистом и хлюпаньем втягивала мусор.

Лучик смотрел на незнакомца с опаской, Авка же… ему почудилось в черном мешке что-то знакомое.

Мешок ласково помахал длинными ресницами.

— Здравствуйте, — сипло донеслось из воронки. — Август, вы меня не узнаете?

— М-м… — уклончиво сказал Авка.

— Я бывшая БЧП! Которая вас чуть-чуть не растворила… Теперь я понимаю, что была не права. Надеюсь, вы не очень обижены на меня?

— Н… нет. Но, по-моему, вы сильно изменились…

— Конечно! И внешне, и внутренне! Многократно уменьшилась в объеме, свалилась сюда и не знала, чем заниматься дальше! Спасибо господину Квадратусу! Он выяснил, что я могу теперь всасывать и растворять лишь всякие мелочи, разную ненужную чепуху, и назначил меня уборщицей мусора. Самая подходящая для меня должность! Всегда хватает работы, а сегодня — особенно! Всего хорошего… Ох, сколько сора! До чего неаккуратные граждане… — И бывшая БЧП, сопя и булькая, заковыляла дальше.

— Ну вот, теперь от нее только польза, — с удовольствием сказал Авка. — А то хотела царить во всем мире.

— Царить она не будет, — сумрачно сказал Лучик. — Но и наверх тебя не отвезет… Кстати, а зачем тебе туда? Здесь ты прославленный герой и… А-а-а!

Авка подпрыгнул и оглянулся. К ним, как воздушный шар, тихо подплывал двухсаженный шароглот. Он аппетитно облизывал толстые губы.

— Иди отсюда! — заорал Лучик.

— Убирайся! Пошел вон! — завопил Авка.

Оба замахали башмаками, которые все еще держали в руках (у каждого по одному).

— Махай — не махай, а песенка твоя спета, Лучезар Окрыленный, — густым довольным голосом, — заявил шароглот.

— Почему?! Чего я плохого сделал-то?! — взвыл несчастный стихотворец.

— А чего хорошего? Надо к переэкзаменовке готовиться, математику учить, а ты болтаешься неизвестно где! Мать с отцом себе места не находят… Ну-ка…

— А-а! Не надо!..

Но было поздно. Пузырчатый язык шароглота сделался узким и длинным. Дотянулся, опоясал бедного Лучика поперек живота и рывком унес в распахнувшуюся пасть. Хлоп! — красные губы сомкнулись. Шар сделал глотательное движение. Улыбнулся и поплыл прочь.

Да что же это! Будто и не было на свете Лучезара Окрыленного! Авка окаменел.

— Эй! Пора, — басовито сказали у него за спиной. Авка деревянно обернулся.

Другой шароглот колыхался в двух шагах.

— Ну-ка… — Он деловито вытянул язык.

— Я… не…

Но упругая сила сняла Авку с тротуара и унесла… куда унесла? Он не понял. В какой-то пахнущий зубным порошком сумрак. Показалось Авке, что его скрутили в длинный жгут, завязали множеством узлов и швырнули вверх. Он летел, летел и… шлепнулся.

Посидел, раскинув ноги, открыл глаза. И увидел, что он — под сухим осокорем. На Щетинистом острове.

Самый надежный друг

Первая мысль была о Лучике. Радостная. "Если жив я, значит, и он — тоже!"

Вторая мысль: "Ох, а башмак-то у меня!" Потому что Авка все еще сжимал в руке белую атласную туфлю. Небось, влетит Лучезару, когда явится домой изжеванный да еще наполовину разутый. Родители не поглядят, что Окрыленный…

"Да ведь и мне влетит! Мои-то башмаки тоже тю-тю…"

Однако сам страдай, а друга спасай. Авка, постанывая от ушибов, добрался по осокорю до дупла. Оттуда по-прежнему пахло гнилым деревом и грибами. Авка пустил в темноту руку с башмаком и разжал пальцы. Может быть, по хитрым путям Глубинного мира башмак доберется как-нибудь до хозяина…

Потом Авка сел в развилке. Тыквогонская столица синела за болотом — башни, крыши, купола. Шпили императорского дворца. Солнце было желтым, предвечерним. "Сколько же времени-то прошло?"

Надо было возвращаться. Авка посмотрел вниз.

Внизу, у могучего подножья ствола спал в колючей траве Гуська.

Он спал, устроив из необъятных белых брюк постель — одну штанину подстелил под себя, другой накрылся. Съежился, как буква Z. Мелко двигал ногами в розовых бугорках от укусов пауков-мохнаток.

"Значит, все же не пошел один через болото! Ну, я тебя…"

Авка скатился вниз. Не очень-то ласково шевельнул "хлястика" ногой. Честно говоря, дал пинка.

— Хорошо устроился! Как на маминой кровати!

Гуська поднял лицо. Оно было острее обычного, на щеках серые полоски. Но он тут же заулыбался. Шире, шире. Сел.

— Ой! А-а-авка… Ты живой!

Еще и сияет!

— А ты хотел, чтобы неживой!

— Нет! Я наоборот хотел! Я знаешь как боялся! Тебя нет и нет… Я думал: подожду еще один день, а потом полезу за тобой…

— Как… еще один? А сколько их прошло?

— Сегодня уже третий…

"Ну да! Там-то, внизу, солнце незаходящее! Все дни — как один…"

Но эта мысль проскочила где-то позади другой, главной: "Ох, а мама с папой что скажут!"

— И ты… все это время торчал здесь?!

— Конечно! Я тебя ждал…

У Авки — слезы фонтаном!

— А ты понимаешь, что сейчас дома творится? У отца сердце больное! Меня по всей Тыквогонии ищут! И тебя, идиота, заодно! Думают, что мы где-нибудь потонули!.. Бзяка-бояка поганая! Испугался паршивых мохнаток…

Гуська перестал улыбаться. Глаза… они сделались не глаза, а глазища. Он встал. Отвернулся от Авки. Молча натянул штаны, подпоясал их под мышками веревочным пояском. Оглянулся через плечо.

— Ты, наверно, сам… идиот, вот!! — Он все же не посмел сказать "бзяка". — Ты… что ли, думаешь, будто я здесь безвылазно? Я же сходил, как ты велел! Всё сказал! Что ты… что мы в деревне. А потом опять сюда… чтобы ждать… — И слезы у него, как у Авки…

Нет, все же не как у Авки. У того — ручьем, а у Гуськи — крупные капли. Они смывали на щеках старые полоски и оставляли новые. Видимо, вспомнился жуткий переход туда и обратно среди кусачей болотной твари.

В первую секунду пришло к Авке облегчение — дома все в порядке. Но это лишь на миг. А в следующий миг…

Гуська плакал не отворачивая лица. Капли падали с треугольного подбородка. На подбородке был розовый бугорок — как на ногах. Неужели и сюда допрыгнула подлая мохнатка?