Книга Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нравился ли мне АРэ? Да, он мне нравился как никто другой. Он не был красивым, как, например, наш студент Игорь Брейденбах, но у него были большие серые глаза, очень выразительные, и облик серьезного человека. Я никогда не видела его раздраженным или сердитым, он всегда был спокоен, не повышал голоса, но и смеялся редко, только улыбался. И всё это мне в нем нравилось. Была ли я в него влюблена? Я не могла сказать об этом с уверенностью. Если и была, то совсем немножко. Мне нравилось, что он не делает мне предложения на будущее, так как сохранялась чистота дружеских отношений, и я чувствовала себя спокойной. Он никогда не приглашал меня к себе домой, и я не приглашала его к себе, быть может, стесняясь моей убогой обстановки. Очень редко заходил он со мной к моей маме и обедал у нас.
Из разговоров с Агочкой я давно узнала, что АРэ старше меня на девять лет, что он женат или был женат и у него есть сын, но в Томске он живет один, снимая комнату. Я никогда ни о чем его не спрашивала.
В самом конце августа Тельбессбюро в Томске закрылось. Его сотрудники, в том числе АРэ и Володя Кудрявцев с Агочкой, должны были переехать на Кузнецкстрой, где к этому времени была закончена постройка здания заводоуправления. Андрей Дмитриевич Крячков и некоторые другие сотрудники, которые, очевидно, были тесно связаны с городом и у которых были другие перспективы в отношении работы, остались в Томске. Прощаясь со мной, АРэ подарил мне один цветок ландыша, конечно же, украденный им в ботаническом саду университета. Я была восхищена красотой и ароматом этого незнакомого мне до тех пор цветка и, придя к себе, поставила его в граненый стакан с водой. Этот единственный стебелек с белыми миниатюрными колокольчиками и двумя зелеными листьями казался сказочно красивым. С тех пор я не люблю букетов из ландышей и считаю, что красота его раскрывается в полной мере, только когда любуешься одним-единственным цветком.
Проводив АРэ и Кудрявцевых на Кузнецкстрой, я принялась готовиться к экзаменам по двум оставшимся несданными предметам и сделала курсовую работу по шоссейным дорогам. В конце сентября я пришла на прием к профессору Николаю Семеновичу Макерову, показала ему курсовую работу, сказала, что я уже защитила дипломный проект и что шоссейные дороги — последний предмет, который мне надо сдать, чтобы окончить институт. Он подписал мой проект и предложил мне вытащить билет для экзамена. Я взяла билет и не успела сказать несколько фраз, как Макеров взял со стола мою зачетную книжку и, проставив отметку «отлично», вдруг схватил мою руку и начал говорить, что он давно в меня влюблен, что он не сводил с меня глаз, когда читал нам лекции. Конечно, я это замечала и, может быть, поэтому всё откладывала работу над проектом по шоссейным дорогам и сдачу экзамена. Услышав его слова, я освободила свою руку, встала и, положив зачетку в сумочку, быстро пошла к выходу. Он — за мной. Всю дорогу он держал меня под руку, и так крепко, что вырываться было просто неудобно перед прохожими. По дороге Макеров говорил мне нежные слова, а когда мы проходили мимо какого-то дома с пустой скамьей возле ворот, он посадил меня на скамейку рядом с собой. Он стал объясняться мне в любви такими словами, каких я никогда ни от кого не слышала и встречала только в романах, быть может, у Мопассана. Я не хочу повторять здесь его откровенных речей — в тот момент они меня просто испугали. Когда он попытался меня поцеловать, я вскочила и убежала.
Я была потрясена поведением Макерова и, когда пришла домой, рассказала маме о том, что произошло. Мама меня спокойно выслушала и сказала: «Да он просто посмеяться над тобой захотел. Что он в тебе нашел? Ты же некрасивая такая!» Она как будто вылила на меня ушат холодной воды, и это помогло мне справиться с потрясением и успокоиться. Так было и раньше: стоило мне рассказать маме о комплиментах, которые мне приходилось слышать от студентов, как мама тут же умеряла мой пыл, говоря: «Да ты посмотрись в зеркало!» И в этот раз я посмотрелась в зеркало и согласилась с мамой. Ну ничего красивого во мне не было: нос курносый и широковатый (а у красавиц носики узкие, красивой формы), лоб слишком высокий, глаза, правда, большие, но с редкими ресницами на нижних веках. (У меня в детстве от малокровия часто бывали ячмени, и ресницы на нижних веках кое-где выпали.) Да и цвет лица не был бело-розовым, как у красавиц, а какой-то бледный. Так я и жила в уверенности, что некрасивая, и когда самый красивый студент Игорь Брейденбах приглашал меня в кино или погулять, я всегда отказывалась, боясь, что все будут говорить: «Такой красивый молодой человек идет с такой некрасивой девушкой!»
На другой день после злополучного экзамена у профессора Макерова я пришла в деканат, чтобы передать мой проект шоссейной дороги и показать зачетную книжку со всеми отметками. Но проект мой остался на столе у Макерова, и я боялась туда зайти. Я приоткрыла дверь, в комнате никого не было и проект мой лежал на столе. Теперь мне оставалось только взять диплом об окончании института и направление на работу. В деканате меня попросили прийти за документами на следующий день и сказали, что вместо диплома мне будет выдана справка, а диплом я смогу получить уже в Новосибирске, куда поеду работать. Еще весной после защиты дипломного проекта профессор Ульянинский сказал мне, что научно-исследовательский институт в Москве, где я проходила практику, прислал на меня запрос, ссылаясь на то, что у меня есть склонность к научно-исследовательской работе. Но дирекция института или еще кто-то, рассматривая этот запрос, решили, что в Сибири такие инженеры нужнее, и меня направили работать в научно-исследовательский институт в Новосибирске. Взяв справку и направление, я простилась с институтом. Теперь мне полагался месячный отпуск, прежде чем я начну работать.
Побыв неделю дома с мамой и братьями, я заскучала и вдруг решила съездить на недельку на Кузнецкстрой и повидать моих друзей из бывшего Тельбессбюро, главным образом АРэ, а также брата, который там работал. Маме особенно понравилось, что я увижу Игоря и расскажу ей о нем всё подробно: как выглядит, как питается, как живет. И я уехала на Кузнецкстрой.
Я никому не сообщила о своем приезде и, когда сошла с поезда, отправилась искать конструкторский отдел Кузнецкстроя, где должны были работать мои знакомые из Тельбессбюро. Придя в здание заводоуправления, я разделась и, оставив в гардеробной чемодан, пошла в конструкторский отдел, который располагался, как я узнала от гардеробщицы, на втором этаже. Увидев меня, несколько человек, которые раньше работали в Тельбессбюро, подошли ко мне, чтобы поздороваться. Когда мы работали в Томске, они стеснялись подходить ко мне, а здесь вели себя как знакомые, и я отвечала им тем же. Главный вопрос, который их волновал, — приехала ли я для того, чтобы здесь работать. Я ответила, что приехала в отпуск на несколько дней, чтобы повидать брата и знакомых. Из соседней комнаты вышел АРэ, очень удивился и явно обрадовался, полагая, что я приехала сюда работать. Мне было неудобно, что из-за моего появления поднялся такой шум. Я сказала, что зайду еще к концу рабочего дня, и отправилась осматривать площадку строительства.
Всё изменилось до неузнаваемости — так много было построено за последний год. Здание заводоуправления выглядело солидно, за ним тянулся целый ряд недавно построенных двухэтажных домов для инженерно-технического персонала. Эти дома располагались у подножия довольно высокого холма, на вершине которого была отгорожена часть леса и устроен парк с аллеями, эстрадой и скамьями.
