Книга Летчик-истребитель. Боевые операции "Me-163" - Мано Зиглер

Ферди суетился вокруг «кометы», еще раз проверяя шасси, руль, ничего не упуская из виду. Подошло время взлета, и Андреас и Глогнер с грохотом понеслись по полосе. В небе, словно пчелиный рой, кружились истребители и бомбардировщики, оставляя за собой полосы следов. Побежали минуты, и первые наши самолеты стали возвращаться. Риллю удалось сбить одного врага, а вот Ботту и Глогнеру не повезло. Вернулся Ники. Он тоже принес хорошую весть, а потом мы увидели еще один «Ме-163В», летящий высоко над полем. С такого расстояния мы не могли разглядеть, была это машина Болленрата или Андреаса, но зато увидели кружащего рядом «мустанга», который выпустил длинную пулеметную очередь. Мы стояли внизу, ничего не в силах поделать, молча наблюдая за драмой, разыгрывающейся над нашими головами. «Мустанг» приближался ближе и ближе к ничего не подозревающей жертве, а потом, словно коршун, набросился на голубя. Мы даже не увидели следов; только немного дыма, вспышка, и всё. Куски самолета посыпались на землю, и среди них был Болленрат!

Андреас вернулся в Брандис, но на машине! Он должен был атаковать группу бомбардировщиков на высоте шести тысяч метров, но он поднялся до десяти, а уже потом открыл огонь по противнику. Почти одновременно пули пролетели над его головой, кровь потекла из раны, появившейся над правым глазом, и его пушку заклинило. Он понял, что его самолет может взорваться в любой момент, и попытался сорвать фонарь. Но он никак не хотел поддаваться. Его скорость упала до двухсот пятидесяти километров в час, и тогда он расстегнул ремни, пристегивающие его к сиденью, которые не давали ему возможности действовать в полную силу, сбросил фонарь. Спустя несколько мгновений его «комета» уже неслась носом вниз; нельзя было терять времени, нужно было прыгать. «Мустанг», обстрелявший его самолет, летел сзади. Последовала еще одна очередь из его пулеметов. Затем Андреас выпрыгнул.

Мы долго учились тому, чтобы перестать всерьез воспринимать смерть, и хотя мы скорбели по своим погибшим товарищам, все же в чем-то мы считали их счастливыми. Мы приучили себя к опасности, находясь рядом с ней столь долгое время, и страхи, мучавшие нас поначалу, теперь улетучились, испарились! Каждый из нас чувствовал, что нам уже нечего терять, и совсем не трудно быть смелым, когда осознаешь это мозгами.

А вот среди новичков, обучающихся на «кометах», таких смельчаков не было.

Среди этих пилотов был сержант Клейн, обаятельный молодой парень со светлыми волосами и привлекательным лицом. Я учил его начиная с полетов на буксире в Удетфельде и наблюдал за его первым самостоятельным стартом в Шпротау. Он был самоуверенным и бесстрашным, как молодой лев, и во время своего первого полета над полем он двигался едва ли не в десяти метрах над землей на чудовищной скорости, взмывая вверх резко, будто всю жизнь только этим и занимался, как будто он родился за штурвалом «кометы». Затем он превосходно зашел на посадку. Его третий и четвертый полеты производились из Брандиса, и мы видели, как он проделывает спирали, вплотную преследуемый «мустангом». Должно быть, он прекрасно понимал, что у него на хвосте сидит американец, и поэтому продолжал виражи. Моментально они снизились менее чем на тысячу метров, но пилот «мустанга», уверенный в мощи своего двигателя, мог позволить себе потянуть время, чтобы заставить понервничать молодого Герберта Клейна, держа его у себя на мушке. С другой стороны, бедный Клейн не мог долго оставаться в таком положении, и в конце концов пилот «мустанга» открыл стрельбу. Мы увидели, как самолет Клейна слегка вздрогнул, а затем стал падать вниз, скользя прямо по верхушкам деревьев.

Обратно сержанта несли на носилках. На первый взгляд у него не было видно даже ранений, но на самом деле он был мертв. «Ме-163В» приземлился на огромном поле, неповрежденным. Это был невероятный случай. Клейна нашли мертвым, сидевшим в кресле пилота и крепко сжимавшим пальцами ручку управления самолетом. Он был убит в затылок одной-единственной пулей.

Глава 18. ДОБРОВОЛЬНЫЕ САМОУБИЙЦЫ

Ранним утром пилотам обоих подразделений «комет» был дан приказ собраться, и капитан Фульда, командир первого крыла, начал зачитывать приказ, подписанный рейхсмаршалом Герингом, после длинной преамбулы, касающейся причиненного горя нашей родине, нашим женам и детям, подвергшимся налетам бомбардировщиков, а также нашего долга принести себя в жертву, если будет такая необходимость, на благо Германии. Далее шла суть приказа, главным в котором был тот момент, что среди нас требуются добровольцы, готовые идти на таран вражеских самолетов на «Мессершмите-109». Как оказалось, сам фюрер ожидает доклада о добровольцах, согласных пойти на смертельное задание. Никто нас не заставлял. Только добровольное желание. Закончив читать постановление, капитан Фульда, женатый человек, имеющий троих детей, заявил, что его имя уже значится в списке добровольцев.

Ни у кого из пилотов не было даже нескольких минут, чтобы собраться с мыслями по поводу столь непростой миссии; миссии, требовавшей отдать самое ценное – свою жизнь. Мы часто разговаривали между собой на эту тему. Нам не были известны случаи, когда пилот выживал после столкновения с противником подобным образом. Было очевидно, что ужасный риск подобный такому может случиться однажды в жизни, максимум – два. Ожидать, что представится третья попытка, было нелепостью. Так, решение, которое требовалось от пилотов, должно было быть четким. Они должны были решить, имеют ли они достаточно мужества, чтобы умереть по этой «причине». Если так, то этот поступок и будет их «финальной победой»?

А затем добровольцы сделали шаг вперед: Ботт, Глогнер, Лёшер и еще другие – всего восемь человек. Им сказали, что новые эскадрильи, где разместят летчиков, идущих на таран, сформированы в Стендале.

Когда это произошло, я ничего не знал до вечера того самого дня, когда я вернулся из короткой поездки в Берлин, куда я ездил в министерство авиации. Тяжелая завеса тумана висела над землей, и голые черные деревья опустили свои промокшие ветки до самой земли. Продрогший часовой стоял на воротах, подозрительно глядя на меня из темноты, пока, наконец, не узнал. Казалось, весь аэродром вымер, когда я подходил к зданию. Я занес несколько вещей, купленных в Берлине для своей комнаты, и пошел искать остальных, стучась по очереди в двери к Ботту, Рюселе, Кельбу и, наконец, Швейницу, но никого из них не оказалось на местах. Это показалось странным. Еще было слишком рано, чтобы идти в столовую. Скоро я нашел их. Те, кто не был в столовой, оказались пьяными в стельку. Швейниц лежал на чужой кровати, пел и громко вздыхал, а когда увидел, что вошел я, вытер подбородок тыльной стороной рукава и закричал: – Мано! Эй, Мано! Принеси же, наконец! Принеси свою гитару и присоединяйся к нашей веселой вечеринке! Давай напьемся, Мано! И все остальное не важно!

– Заткнись ты, – вмешался Штурм, который был трезвым, бросая прямо в лицо Швейницу мокрое полотенце. Штурм по натуре был весельчаком, каких редко встретишь. Он недавно получил звание капитана и являлся учеником моей тренировочной группы в Удетфельде. Он был отличным пилотом вообще и суперпилотом планеров в частности. Когда у него появлялся шанс, он сразу же брал один из «штуммель-хабихтов», на котором показывал фигуры высшего пилотажа, и прошло всего несколько недель с тех пор, как он, не рассчитав расстояние, врезался в землю, выполняя «мертвую петлю». Те, кто находился на другой стороне поля и видел зарево на месте столкновения самолета с землей, не ожидали ничего другого, как увидеть пилота мертвым. Какова же была радость и удивление увидеть счастливо улыбающегося капитана Штурма, который, целый и невредимый, смахивал с себя куски обшивки самолета точно так же, как собака, вылезая из воды, стряхивает с шерсти воду, а потом как ни в чем не бывало удалился. Это был человек, в котором сочетались упорство и абсолютная независимость. Когда Швейниц снова потребовал гитару, Штурм просто произнес грубо: