Книга Фельдмаршал Румянцев - Арсений Замостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для официального церковного развода не было причин, да и не любил Румянцев выносить сор из избы. Катерина же Михайловна и вовсе противилась разрыву — готова была даже к унизительным формальным отношениям, лишь бы сохранить хотя бы видимость семьи. «Нахожу последнее уже сказать: коли хочешь жить и любить по-прежнему — так оставь езду свою к водам и приезжай сюда… или я с охотою к тебе поеду и ничего в жизни, ниже живота своего, не пожалею, буде же к водам намерения не переменишь, я… не хочу этого более. Ты будешь ездить со своею полюбовницею да веселиться, а я здесь плакать да кручиниться, да в долги входить». Пётр Александрович ответил отказом, без пощады.
Несколько лет Катерина Михайловна не стеснялась ронять себя в жалобных письмах неверному мужу, даже пыталась продемонстрировать ему гордость его победами, а потом отчаялась и перешла на более деловой тон, хотя слёзы время от времени прорывались и в последние годы. Эти письма нашли издателя: ради суетного интереса публики их выпустили в свет в 1881 году. Вдова полководца доживала свои дни в подмосковном имении, названном — конечно, не случайно! — Троицкое-Кайнарджи. Таковы топонимические результаты румянцевского триумфа: одна из близлежащих ферм получила название Кагул. Всё это — по милости императрицы, побывавшей у Румянцева как раз после подписания Кючук-Кайнарджийского мира — тогда ещё просто в Троицком. Там долго шло строительство усадьбы и храма, устройство парка и дорог. Румянцев нехотя оплачивал счета, а собственной персоной в подмосковные края не наведывался десятилетиями.
Вместе с женой Пётр Александрович забросил и детей, надолго отвернулся от них. И не побоялся оказаться недругом для династии Голицьшых. У них были причины ненавидеть знаменитого родственника — ведь красавица, гордость знаменитого рода «до того пренебрежена своим супругом и так худо трактована им, что николи ни о чём не говорил, что она после ни о чём не хотела ему советывать».
…Летом 1763-го Румянцев наконец-то приехал на берега Невы. При дворе его приняли не столь триумфально, как при Петре Фёдоровиче, но вполне достойно. Но пришлось вести светскую жизнь, а нелюдимый генерал не любил маскарадов.
Зато он с воодушевлением немедленно включился в работу Воинской комиссии, в которой быстро приобрёл решающее влияние. Тогда-то и обновлялись воинские уставы — армейская основа основ. Кольбергская операция потрясла всех, кто хотя бы немного понимал в военном деле. Румянцеву стремились подражать — и полковники, становившиеся отцами для солдат, в тихих российских уездах уже грезили о наступлении колоннами, о подразделениях стрелков.
Охота к составлению теоретических трудов захлестнула в те годы многих военачальников. Румянцев письменно сформулирует свои взгляды несколько позже, но и в 1763-м его переполняли идеи. На заседаниях комиссии истина рождалась и хирела в спорах. Салтыков вёл себя миролюбиво. Не отмалчивались П.И. Панин, П.И. Шувалов, В.И. Суворов.
Воинскую комиссию возглавил фельдмаршал Салтыков. С учётом румянцевского опыта — в особенности это касается Кольбергской операции — подготовили новый пехотный устав, вышедший в свет в 1763 году, а разработанный непосредственно во время боевых действий. Тогда же вышел Устав воинский о конной экзерциции, а ещё через год — Инструкция полковничья пехотного полку, а также аналогичная инструкция по конным полкам. К этим документам Румянцев имел непосредственное отношение, хотя ему и не удалось чётко узаконить в уставах все свои тактические новинки. Так, новый пехотный устав не подчёркивал решающее значение в бою штыковой атаки. Зато кольбергские «колонны» вошли в канон. Примерно в те же годы Суворов работает над своим так называемым «Суздальским учреждением», которое много лет оставалось неизвестным широкой публике. Румянцев к своему главному теоретическому труду ещё не приступил, но служил примером и для Суворова.
Главное достижение тогдашней российской армии — появление к началу 1760-х годов лёгкой стрелковой пехоты — охотников, егерей. Этим нововведением Россия обязана главным образом инициативам Румянцева. Вторым энтузиастом егерских соединений был генерал Панин — извечный соперник и сослуживец нашего графа. После первых же сражений, в которых участвовали егеря, генералы оценили достоинства этой новинки.
А Румянцев грезил о едином управленческом центре армии — и в мирное время, и, тем паче, в военное. И чтобы ворочали делами в этом центре не профаны, пороху не нюхавшие, а опытные (даже если и молодые) генералы. Это — так называемое единое (главное) военных дел правительство. Идея, так и не осуществлённая, хотя отчасти воплощённая и в Генеральном штабе, и в министерствах. В то же время Румянцев понимал, насколько важна полномощная власть главнокомандующего, а в действенность коллегиального (тем более — заочного) командования не верил. В годы сражений и походов власть военных дел правительства над главнокомандующим нелогична: «Военные дела… по своим следствиям более всех иных требуют осмотрения и осторожности, а всякий полководец не иначе учреждать может как релятивно его понятию и дел соображению». Равенства генералов перед уставом не было: многое зависело от личного авторитета полководца.
Летом 1764 года Румянцев отбыл к берегам Балтийского моря. Дивизия, командиром которой он стал, располагалась в районе Ревеля (Таллина) — и Румянцев с молодецким усердием принялся обучать войска. Тут пригодились и боевой опыт Семилетней войны, и раздумья последних месяцев относительного бездействия. Ему предстояло выдержать ответственный экзамен: сама императрица в сопровождении знатных русских и иностранных вельмож, послов и генералов намеревалась посетить показательные учения румянцевской дивизии. То было одно из первых познавательных и пропагандистских путешествий императрицы. Эстляндия и Лифляндия — места стратегически важные: неподалёку Швеция, с которой Россия уже воевала — и не в последний раз. Поблизости и воинственная Пруссия, и Польша, входившая в сферу российского влияния. Подобных поездок по разным краям России Екатерина предпримет несколько: эта традиция будет продолжаться на протяжении всего её царствования. Поездки сопровождались щедрыми пожертвованиями, наградами, но и на недостатки Екатерина не закрывала глаза, высматривала, чтобы позже принять меры.
Императрица стремилась на всю Европу продемонстрировать непарадную выучку и удаль русской армии, мастерство генералов. Неспроста на роль «визитной карточки» нашего воинства был избран Румянцев — здесь подразумевается и признание боевых заслуг, и знак высочайшего доверия, на которое Пётр Александрович, возможно, и не рассчитывал.
Дивизия выстроилась перед гостями: пять пехотных полков, два кавалерийских. Обмундирование и выправка показались безукоризненными. Но главное — учения. Для спектакля дивизия разделилась на две половины — и началась военная игра, вполне серьёзная и даже опасная для участников. А день-то был знаменательный: 27 июня (по старому стилю), день Полтавской виктории. Никто не забыл эту дату! И образ Петра Великого реял над эстонской землёй, над войсками Румянцева. И войска Румянцева повторяли расположение войск при Полтавской битве. Публика впивалась глазами в захватывающую живую картину, а в ушах гудел гром орудий.
