Книга Пламя для дракона - Александра Лисина

За несколько седмиц, что лорд-директор пытался научить меня пользоваться «эрья», я до мельчайших подробностей запомнила эту колонну. Каждую щербинку на ней, каждую черточку, а мирно покоящийся на ее вершине камушек и вовсе стал для меня чем-то вроде идола. Я так долго их рассматривала, что даже с закрытыми глазами могла в подробностях описать каждый скол и каждую ямочку. Колонна стала моим наваждением. Проклятием. Наглядным свидетельством моих неудач.

– Загляните внутрь себя, – настойчиво говорил лорд-директор, когда у меня опускались руки. – Перестаньте смотреть глазами. Смотрите внутренним оком. Всем своим существом. Чувствуйте его. Становитесь им. Позвольте себе быть больше, чем всегда…

И я верила. До какой-то поры. Хотя никак не могла взять в толк, зачем смотреть внутрь, если колонна – вот она, рядом, и я и без того прекрасно ее вижу. Тем не менее я все равно старалась и послушно закрывала глаза, тщетно пытаясь нащупать то, о чем так уверенно говорил мой странный учитель.

А он, как ни удивительно, вел себя так, будто ничего особенного не происходило. Он был на редкость терпелив, ни разу не позволил себе повысить голос, с поразительным равнодушием относился к моим бессильным потугам и лишь иногда, когда я совсем скисала, позволял себе снисходительную усмешку или скупо замечал, что ждал гораздо большего.

Сказать, что это заставляло собраться, значит здорово преуменьшить действительность. После каждого такого замечания меня сперва окатывало жгучим чувством стыда, затем накрывало ощущением собственной неполноценности и, наконец, заставляло вспыхнуть раздражением от мысли, что я так и не найду способа защититься. Сознание собственной беспомощности бесило. Понимание своей уязвимости выводило из себя. Поэтому, встряхнувшись, я всякий раз напоминала себе, зачем это делаю, и возвращалась в проклятую комнату.

В итоге я добилась лишь того, что в моем воображении появилась точная ее копия. Те же камни, небрежно положенные друг на друга, то же углубление наверху, приглушенный свет, почти невидимые, но ощущаемые каким-то внутренним чутьем стены, и галька – та самая неподвижная галька, которая никак не хотела трогаться с места.

Причем наваждение мое оказалось столь качественным, а детали – настолько точными, что вскоре, садясь на табуретку, я переставала понимать, с открытыми или закрытыми глазами сижу. Все вокруг стало одинаковым. И вскоре я с ужасом поняла, что уже не могу от него избавиться, потому что в любое время и в любом месте, едва только отвлекусь, непроизвольно продолжаю ее представлять. Даже когда слушаю объяснения арре Руока, листаю учебник, сидя на теплом крыле артефактного дракона, или просто помешиваю ложкой суп.

Единственное, что разбивало этот устойчивый морок и надолго отвлекало от созерцания колонны, это прикосновения лорда-директора. И тревожное ожидание того мига, когда его пальцы снова обхватят мой подбородок, а холодные губы плотно прижмутся к моим. Но напрасно я рассчитывала, что он удовлетворится одним глотком или будет беспокоить меня хотя бы раз в седмицу. Нет. Он прикасался ко мне каждый день, при этом никогда не удосуживаясь предупредить заранее.

Поначалу это происходило в начале урока, практически сразу как только директор входил, и тогда все мои усилия сохранить сосредоточенность мгновенно шли прахом. Потом, уяснив, что после его «глотка» я надолго перестаю что-либо соображать, лорд Эреной начал делать это в конце занятия. Перед самым уходом, чтобы у меня было время оттаять и прийти в себя перед сном.

Но бывали дни, когда прикосновения становились совсем уж внезапными. Неожиданными, как снежная буря. Всякий раз меня охватывало ледяное пламя, от которого не было никакого спасения. Рождаясь где-то в ногах, оно быстро поднималось к животу и груди, бесцеремонно сдавливая меня словно в тисках. А затем врывалось через сведенные судорогой губы и колючим смерчем разлеталось внутри. Спеша захватить каждый уголок, каждую клеточку. И отовсюду забрать тот крохотный огонек, который составлял мою жизнь.

Этому смерчу нельзя было противиться. Он срывал на своем пути все преграды. Не замечал, как от его прикосновения у меня прерывается дыхание. Не чувствовал, как с каждым мгновением у меня все больше цепенеет тело и замедляется сердце. Он просто налетал, когда хотел, за несколько секунд вымораживал до костей, а потом так же внезапно отступал, оставляя после себя ощущение пустоты и слабое, бессильное чувство протеста.

Когда лорд-директор наконец насыщался, он всегда отходил на шаг, задумчиво к чему-то прислушиваясь. Его глаза в этот момент как-то по-особенному блестели и приобретали расчетливое выражение. Как у волка, оторвавшегося от поедания сочной туши, а теперь раздумывающего, не откусить ли еще.

Правда, второй глоток он делать не рисковал – наверное, для этого я слишком плохо выглядела. Лорд Эреной просто окидывал меня внимательным взором, после чего спокойно отворачивался и продолжал объяснение с того же места, на котором закончил.

Как я выдержала первые, самые трудные дни, честно говоря, не знаю. Постоянный озноб заставлял меня чувствовать себя больной. Ощущение бесконечного, вездесущего холода сводило с ума. У меня каждый вечер перед сном стучали зубы, а поутру я иногда не могла удержать кружку в сведенных судорогой руках.

Наверное, от отчаяния меня удержала лишь мысль, что это – не навсегда. Что когда-нибудь мучения оправдаются и я смогу дать достойный отпор любому позарившемуся на меня магу. Лорд Эреной так наглядно показал, что меня ждет, что никаких сомнений не осталось: как бы я ни брыкалась, рано или поздно меня все равно превратят в сосуд с драгоценной влагой, к которому будет припадать любой, кто окажется сильнее. Любой, кому только понадобятся мои силы. Всю жизнь, до самой моей смерти. И от этой участи не спасут ни дворцы, ни деньги, ни поклонники. За таким даром всегда будут охотиться. И я всегда, везде, куда бы ни направилась, буду рисковать оказаться пойманной в ловушку и навечно запертой в чьих-то роскошных покоях. Если, конечно, не наберу достаточно сил, чтобы этому воспротивиться.

Поэтому я стойко терпела чужие прикосновения, молчала, когда становилось особенно туго, и ни разу не высказала то, что я думаю о способе питания инкубов.

Свое слово лорд Эреной сдержал – мое драгоценное здоровье от его набегов не пострадало. Небольшая слабость, остававшаяся после «глотка», к утру проходила сама собой. Руки со временем все же отогревались. Внешне я тоже никак не изменилась. Ну разве что бледности на лице прибавилось. Что же касается остального тела, то на него, вопреки моим опасениям, так никто и не позарился, а на обильном трехразовом питании, которым меня неожиданно облагодетельствовали, даже тот суповой набор, который я стеснялась разглядывать в зеркале, выглядел уже не так устрашающе.

Постепенно ритм новой жизни стал для меня привычным. Ощущение постоянного холода со временем притупилось.

Мало-помалу я приспособилась даже к тому, что меня регулярно пьют, словно дорогое вино. И вроде бы даже нашла положение, в котором холод ощущался не так остро. Обычно для этого было достаточно сжаться в комок, заранее напрягая все мышцы, задержать дыхание и желательно крепко зажмуриться. Тогда колючие льдинки ранили изнутри не так сильно. Сам «глоток» казался не таким уж долгим. А мучительное оцепенение спадало гораздо быстрее. Особенно если перед этим я плотно обедала и укутывалась в мех от пяток до бровей.