Книга Жена немецкого офицера - Сюзан Дворкин

Вернера все это забавляло. Он был рабочим и презирал аристократию. Все смеялись, когда он изображал придворного, застывая в глупых позах. Он поднимал меня на пьедесталы, чтобы я, словно херувим, обняла герб Виттельсбахов. Я изо всех сил старалась не думать о том, что мама, наверное, сидела где-нибудь в гетто за шитьем или кому-нибудь прислуживала. Я сосредоточилась на том, чтобы быть Гретой, счастливой арийской туристкой, и чувствовать себя на своем месте. И все же, завидев полицейского, я пряталась за широкой спиной Вернера.

Мы пошли в Английский сад. Наслаждаясь августовским солнцем, Вернер растянулся на одной из бесконечных лужаек и положил голову мне на колени.

«У меня три брата, – рассказывал он, – Роберт и Герт сейчас на фронте. Третий мой брат хорошо устроился, работает себе спокойно на партию. У Герта есть милейшая дочка Барбль, моя любимая племяшка».

Мы купили для Барбль тряпичную куклу с вышитым ртом и рыжевато-каштановыми хвостиками и зашли выпить пива. Вернер выпил свою кружку залпом, я же пила по чуть-чуть. То, что я пила так медленно, очень его забавляло. Я отметила себе, что нужно научиться пить более жадно, как местные девушки.

«Когда я был маленьким, отец нас бросил, – сказал он. – А мать… как сказать, мать любила пиво куда больше, чем ты. Мы жили в бедности, и нас никто не воспитывал. Мать за собой еще следила, но на нас и на дом ее не хватало. В доме был бардак. Ненавижу такое».

«К нам часто заходила мамина сестра, тетя Паула. Однажды она застала мать в отключке, нашла под кроватью целый склад пустых вонючих бутылок, собрала наши с Гертом вещи и забрала нас к себе в Берлин.

Она была замужем за евреем по фамилии Симон-Колани. Он изучал санскрит, был профессором – я бы сказал, он был одним из настоящих мыслителей. Наверное, он во мне разглядел какие-то способности, потому что отправил меня учиться живописи. Думал, я смогу устроиться».

Так в его семье были евреи, подумала я. Он не считает нас всех чудовищами.

«Однако никакой талант и никакое образование не гарантировало того, что в Депрессию для тебя найдется работа, – продолжал он. – Одним летом мне даже пришлось спать в лесу. Нас таких много было – молодых парней, которые не знали, как заработать, – его голос стал низким и хриплым. – Нацисты направили нас в волонтерскую организацию, выдали униформу и место, где мы могли жить. Я стал даже немного гордиться собой. Я решил съездить к тете Пауле и показать ей и дяде, что хорошо устроился. И тут он умер».

Я вскрикнула. Этого я не ожидала.

«Так что я пошел на его похороны».

Я тут же представила похороны, похожие на похороны моего отца: молитвы на иврите, песнопения – и тут вваливается высоченный светловолосый племянник в нацистской форме. У меня даже дух захватило.

«Поэтому тебя не призвали в армию? – поинтересовалась я. – Из-за того, что ты вступил в партию?»

«Что? Да нет, это потому, что я слеп на один глаз. Попал в аварию на мотоцикле, расколол череп и повредил зрительный нерв. Если приглядеться, немного заметно». Он перегнулся через стол, чтобы я хорошенько рассмотрела его слепой глаз. Я тоже потянулась к нему, чтобы все увидеть. Он пододвинулся еще ближе. Я все пыталась разглядеть его глаз. Он меня поцеловал.

Я и сама не ожидала, что этот поцелуй так мне понравится. Видимо, я залилась краской, и Вернера развеселило мое смущение. «Господи, какая же ты милая», – сказал он.

Мы с Вернером побывали во Фрауэнкирхе, в Петерскирхе, в летнем дворце Шляйсхайм. В прекрасном Гармиш-Партенкирхене мы весь день бродили по холмам, вброд пересекая ручейки. Там, где пройти было трудно, я позволяла Вернеру нести меня на руках. Мы были совсем одни. Вокруг не было ни солдат, ни полицейских. Я немного расслабилась и очень боялась, что забудусь и стану вести себя как я, а не как Грета. Поэтому я следила за каждым словом, каждым жестом и каждым взглядом. Вернеру, очевидно, это нравилось. Урезанная версия меня казалась ему привлекательной. Настоящей меня он не знал.

Каждый вечер мы вливались в толпу, собиравшуюся у одного кафе, чтобы послушать Wehrmacht Bericht, новости с фронта, и узнать, как шли бои под Сталинградом. Гитлер вторгся на территорию России в июне 1941 года, и один за другим русские города капитулировали перед вермахтом. Однако теперь русские яростно сражались с захватчиками. Приближалась зима. В какой-то момент, стоя в толпе, я впервые заметила, что у многих моих соседей обеспокоенный вид. В моей комнате в доме фрау Герль лежало письмо от фрау Доктор. Она писала, что, несмотря на свои сложные отношения с церковью, каждый день посещает службы и молится за спасение вермахта под Сталинградом.

Вернер, однако, ничуть не волновался. «Генерал Паулюс – настоящий гений, – пожимал плечами он. – Скоро город будет захвачен, и немцы смогут провести зиму в тепле».

Мы проходили мимо какого-то великолепного памятника – я по третьей снизу ступеньке, а он, приобняв меня за плечи – по тротуару. Перед нами возникла статуя обнаженной женщины. Укрывшись за ней от посторонних взглядов, Вернер страстно меня поцеловал. Я исчезла в его сильных руках – казалось, его объятие надежно прячет меня от всего мира. Конечно, меня тянуло к этому человеку. В его тени я была бы невидима. Вернер был многословен, и я могла молчать. С ним я чувствовала себя защищенной. Вернер словно довершал мое прикрытие.

По пути к железнодорожной станции Вернер вспомнил, что оставил фотокамеру в кофейне. Камера была очень ценной вещью: купить ее тогда было невозможно. Однако, если бы мы вместе за ней вернулись, я уже не успела бы на поезд до Дайзенхофена, и мне пришлось бы остаться с Вернером на ночь. К этому я была еще не готова.

«Оставайся и иди за камерой, – предложила я. – А я спокойно доеду одна».

«Нет. Ты со мной. Я тебя провожу».

«Но ведь гораздо важнее…»

Его глаза сверкнули гневом. Это меня напугало.

«Не спорь, Грета. Никогда не спорь со мной, и никогда не указывай, что мне делать».

В этом была суть Вернера: в нем сочеталась галантность и некоторая угроза.

Вернувшись в Бранденбург, Вернер написал мне несколько писем и отправил небольшую копию скульптуры «Невинная из Зайне». В сентябре у него был день рождения. Я решила подарить ему пару перчаток.

«Нет, нет, нет, – возмутилась фрау Герль. – Отправь ему торт!»

«Но я не умею печь торты».

«Но я-то умею», – улыбнулась она.

На день рождения Вернера Феттера прямо в Бранденбург приехал торт из Дайзенхофена от Греты Деннер. Он нескоро забыл этот подарок.

Обучение в Красном кресте началось в октябре. Курс длился три недели и проходил в Грефельфинге, в прекрасном лесном отеле Лохам, куда приезжали отдохнуть члены Гильдии пекарей. В столовой этого старомодного здания, отделанного деревом и штукатуркой, на потолке красовался символ гильдии. Осенний лес был просто божественен. В Германии было немало великолепных мест, где, тем не менее, происходили странные и жуткие вещи.