Книга Холодные близнецы - С. Тремейн

– Лидия, ты останешься одна на острове.

Мне просто звать ее Лидией. Наверно, я подсознательно догадывалась, что она – Лидия.

Лидия мотает головой:

– Ничего!

Сегодня у меня нет никакого желания воевать с дочерью. Я очень беспокоюсь – мне предстоит разговор с Энгусом. Удивительно, но я не думаю, что Лидии на Торране угрожает опасность. Она не потеряется, мы же на острове. Сейчас отлив. Меня не будет каких-то полчаса. Ей семь лет, ее можно оставить в доме. Конечно, ничего плохого с ней не случится. Да и балконов у нас нет.

– Ладно. Иди ко мне. Но, дорогая, обещай, что будешь в своей комнате, хорошо?

– Да.

Я обнимаю ее и застегиваю пуговицу на голубой кофточке. Целую ее пахнущие шампунем волосы, и она послушно запрыгивает на кровать.

Сгущающаяся мгла обступает остров. Я хватаю фонарик и спускаюсь по дорожке к галечному пляжу возле маяка. Стаскиваю лодку с заросших травой камней, развязываю веревку и затягиваю на борт тяжелый якорь, как маленькое тельце, от которого я надеюсь избавиться, спустив за борт в воды Слейта.

Свет полной луны отражается от водной глади. Ночь ясная и безветренная, и фонарь мне не нужен. Энгус был прав.

А вот и он: стоит на пирсе, за его спиной мерцают огни паба в «Селки». На Энгусе – темные джинсы, но при этом джемпер с треугольным вырезом и рубаха в клеточку – компромисс между житьем на острове и работой архитектора. Он кажется бодрым и улыбается. Наверняка счастлив после первого – за столь долгий срок! – рабочего дня.

– Привет, красотка на лодке! Как раз вовремя.

Энгус спрыгивает по ступенькам в лодку и целует меня. От него пахнет виски, но совсем капельку. Должно быть, пропустил стаканчик в «Селки», чтобы согреться.

– Как Кирсти?

– Она…

– Что.

– Да… так…

Подвесной мотор «Ямаха» вспенивает блестящую и одновременно черную воду. Я веду лодку вокруг Салмадейра. Огромный особняк миллиардера пуст, его охраняют угрюмые легионы елок.

– Сара?

Лодка вытащена на берег за границу водорослей – подальше от воды. В лунном свете мы направляемся к дому. Мы заходим в холл, и Лидия тотчас выбегает из комнаты. Она показывает отцу свои морские находки. Энгус берет ракушки в подставленные чашкой ладони и восхищается:

– Милая, очень красивые ракушки, честно-честно! Спасибо.

Он наклоняется, целует ее в бледный лобик, и она вприпрыжку мчится к себе – мимо нарисованной на стене женщины в традиционной шотландской одежде.

Я усаживаю мужа за обеденный стол, завариваю чай. Энгус молчит, он как будто ожидает крупную неприятность. Неужели он догадывается? Вряд ли.

Я медленно пододвигаю стул, сажусь напротив и говорю:

– Я должна кое-что тебе сказать.

– Хорошо.

Мне не хватает воздуха, но я продолжаю:

– С балкона упала не Лидия, а Кирсти. Мы ошиблись, мы их перепутали. Девочка в той комнате – которая тогда осталась жива – Лидия.

Он молчит и потягивает чай, но его темно-карие глаза не отрываются от меня. Свирепый, немигающий взгляд, как у хищника.

Внезапно я ощущаю опасность. Угрозу, как тогда на чердаке. Ко мне возвращается детское заикание:

– Я… я…

– Тише, Сара, – задумчиво произносит он. – Расскажи все с самого начала.

– Я выключила свет в ее комнате, чтобы она закричала.

Он мрачнеет, как туча.

– Что?

– Энгус, помнишь, что близняшки кричали по-разному, когда были по-настоящему чем-то напуганы? Ты ведь не забыл, что случилось, когда однажды свет вырубили? Я устроила это снова – погрузила ее в темноту. Я отвратительная, да, я знаю, но, – мне становится стыдно, и я торопливо выпаливаю ему в лицо: – Энгус, такой страх никак не подделаешь! Это рефлекторный крик ужаса, индивидуальный, на уровне инстинктов, и… когда она оказалась в темноте, она завопила, как Лидия. То есть она – Лидия. Да.

Он отхлебывает горячий чай. Хоть бы ответил по-человечески. Или вообще как-нибудь отреагировал. Заплакал бы, в конце концов. Что-нибудь рявкнул. Сделал бы хоть что-нибудь резкое, нехорошее…

Но все, что я имею, это его зловещий взгляд. Он делает глоток и спрашивает:

– Только крик? Вот твое единственное доказательство?

– Нет. Господи, доказательств куда больше!

– Ладно. Объясни мне, но сначала успокойся. Я тебя слушаю.

Энгус обхватывает кружку ладонями и отпивает еще чаю, буравя меня взглядом.

– Давай, Сара. «От» и «до».

Он прав – ему необходимо знать все. Я выкладываю ему все подробности, словно рассказываю психотерапевту, что он творил пьяный минувшей ночью. Я сбрасываю с себя всю ложь и хитрости и возвращаюсь к спасительной правде. Я рассказываю о поведении собаки, об успехах дочери в чтении, о перемене друзей, об истерике в школе, о неделях странного состояния, о том, что наша девочка теперь требует, чтобы ее называли Лидией. Я упоминаю о поездке к Келлавею в Глазго, о своих сомнениях и о предположениях. Сейчас мои догадки звучат еще основательнее и убедительнее, чем прежде.

– Лидия жива, – подвожу я итог.

Я смотрю на него, а он – на меня.

У Энгуса перекатываются желваки под щетиной. Запинаясь, я продолжаю:

– Мы… Я… Гас, произошла страшная ошибка. Все оттого, что мы так подумали после катастрофы. Я допускала с большой вероятностью, что Лидия перепутала себя с Кирсти – помнишь, как они тогда изображали друг дружку? Играли, дурачились, носили одинаковую одежду, просили, чтобы мы их одинаково стригли? И тут происходит несчастье… Кто знает, может, когда мы отвезли Кирсти в больницу, у близняшек случилось нечто вроде телепатического контакта. Ничего нельзя утверждать наверняка, но может, их разумы соединились, как когда они, совсем крошки, лежали в одной кроватке и сосали друг другу пальчики, не разбирая, где чей?

Во время моего монолога Энгус не проронил ни слова. Зато вцепился в кружку – да так, что у него костяшки пальцев побелели. Будто собирался поднять ее и впечатать ее мне в лицо. Он зол, его раздирает ярость. Мне и страшно и не страшно одновременно. Сейчас Энгус ударит меня кофейной кружкой с изображением Эдинбургского замка – ведь я говорю ему о том, что его любимица мертва, а моя – воскресла.

Но я должна сказать ему все, и мне без разницы, что со мной будет.

– Девочка в соседней комнате – Лидия. Не Кирсти. Мы кремировали Кирсти, а Лидия до сих пор жива.

А вот и она – реакция. Энгус допивает остатки чая и ставит кружку на запачканный пыльный стол. Двор за окном залит зловещим белесым светом.

Луна пялится прямо на нас.

Наконец Энгус произнносит: