Книга Кто стрелял в президента - Елена Колядина

— Ладушка у нас артистка, — заметил Николай, бросив взгляд в зеркало.

— Артистка? — не очень поверив, тем не менее решила поддерживать разговор Люба. — В театре играете?

Лада хмуро поглядела на Николая.

— Неужели, в сериалах снимаетесь? — не сдавалась Люба.

— В театре служит, — подтвердил Николай. — В варьете. И снимается, что ни день. И сама снимает.

Люба переводила взгляд то на Николая, то на отражавшуюся в зеркале Ладу.

— Шучу, — сказал, наконец, Николай. — Смеюсь, можно сказать. Посмеяться захотелось. Могу я посмеяться, Ладушка? — со свинцом в голосе произнес он.

— Коля, зачем ты так? — робко пробормотала Люба.

— Ты, что, меня защищать собралась? — спокойно спросила Лада, с ухмылкой поглядев на сшитую Надеждой Клавдиевной Любину джинсовую куртку. — Ты сама скоро в том же театре сниматься будешь. Зачем ты еще нужна?

— Я петь буду, — растерянно ответила Люба.

— Рот, что ли, широко открывается?

Николай затормозил. Джип вышколено остановился.

— Все, приехали, — Николай подмигнул Любе. — Остановка «Макдональдс».

Затем он повернулся к Ладе.

— Пакет видишь?

Лада напряженно молчала.

— Загляни.

Лада, сжав губы, приоткрыла пакет с уткой.

— Что там? Не слышу!

— Утка.

— Правильно, утка. Лежит и не крякает. А что будет, если эта утка захочет в небе летать, под облаками? Если каждая сраная утка распоряжаться будет, где ей крыльями молотить? В говне будем и я, и ты. Но она, молодец, знает свое место на данный момент. Хотя тоже, наверное, мечтает высоко взлететь. Ты думаешь, я не мечтаю? Ты думаешь, тебе самая черная работа досталась? Тебя имеют, так хоть проплачивают наличкой. А меня что ни день за национальный интерес употребляют. За одну голую идею с голой задницей стоять приходится. Ты за идею трусы снимешь? Удавишься ведь. Все бы под себя гребла. А порядки в дерьме пусть Коля наводит? Коля за все плати? Тебе перед одним зрителем задницей в свое удовольствие покрутить, а мне за это же время десятерых из налоговой, девятерых из ментовки, да восьмерых из управы ублажить. Кто платит, тот и пидор? И они мне, в отличие от тебя, валюту в трусы не суют. И цветов не носят. На «бис» только повторить каждую неделю просят. Так кому из нас легче живется? Последний раз прошу понять: здесь порядки я устанавливаю. Не нравится в театре работать, — Николай снова подмигнул Любе, — могу на стройку устроить. Штукатуром, маляром. А чего — хорошая работа. Знай, штукатурь. И Николай над душой стоять не будет.

— Ладно, Коля, ну что ты? — заискивающе сказала Лада. — Просто чувствую себя хреново, голова раскалывается.

— Вот и попробуй в России порядок навести, — обратился Николай к сжавшейся Любе. — Если с каждым-то, ну с каждым менеджером такую разъяснительную работу надо вести. Это ж мне разорваться, что ли? А ведь всего и добиваюсь — элементарного порядка! И откуда, Влада Сергеевна, в тебе столько эгоизма?

— Что, я и слова сказать не могу? — пробормотала Лада.

— Можешь. Только молча. Про себя. Говори, сколько влезет, не открывая рта.

Люба испуганно молчала. Неожиданно ее тихо окликнула коляска:

«Любушка! Что же это? Николай твой, выходит — мафия?»

Люба не ответила и лишь нахмурилась.

«Выходит, и в театрах теперь мафия орудует, а не только на дорогах? — запричитала коляска. — Слышала, что он Ладе говорил? И для налоговой спектакль задарма сыграй, и милиции подыграй, и на управу какую-то никакой управы».

«Не знаю, — растерянно ответила Люба. И малодушно, все-таки, в силу устаревшего воспитания в семье Зефировых, она еще не была готова полюбить члена мафии, предположила: — Мне кажется, все одни разговоры насчет мафии. Вон мы сколько километров проехали, и никто нас не останавливал, денег не требовал, как ты предрекала».

«Так-то оно так, — согласилась коляска. — Погоди-ка, я джипу пару острых вопросов задам. — Эй, твой хозяин случаем не олигарх? Это не он страну разграбил до нитки?»

«Смеешься? — сказал джип. — Был бы он олигарх, я б сейчас с тобой в личном самолете летел, а не стирал колеса до задницы».

«Так он, может, мафия? — смело пытала джип коляска. — Коррупционер?»

«Да ты чего? Мафия вся в думе».

«И чего думает?»

«Вот у нее и спроси».

«А что спросить?» — растерялась коляска.

«Спроси, долго ли они еще народ обдирать будут? Бензин опять подорожал».

«Тьфу! — сплюнула коляска. — Ничего не поняла. На тебя, я гляжу, где залезешь, там и слезешь».

«Обижаешь», — зашумел джип. И попытался подхлопнуть коляску под сиденье.

«Хватит болтать, — махнула Люба на коляску рукой. — Давай выгружаться».

— Все-таки ментальность у нашего народа! — Николай все не мог успокоиться и вновь обернулся к Ладе.

«А как же их не бояться-то, ментов?» — поддакнула коляска.

«А, брось! — небрежно кинула сумочка. — Менты — такие же мужики, как и все. Если мордашка симпатичная — все менты торчат, независимо от звания».

«Что-то я с симпатичными мордашками ментов и не видела, — протянула коляска. — Может, в Москве увижу? А торчат они где?»

«Сама знаешь где, между ног», — усмехнулась сумочка.

«Тогда нам с Любушкой менты не грозят, ноги-то у Любушки не ходят».

«Ну, разобралась с ментальностью?» — нетерпеливо шумнул джип.

«Разобралась, — кивнула коляска. — Побоку она нам с Любушкой. Совсем не грозит!»

Люба подергала все ручки и кнопки по очереди и, наконец, открыв дверь, стала перекладывать ноги в сторону выхода. Николай сразу забыл про Ладу:

— Погоди, Любовь, я тебя на руках вынесу.

Лада пулей вылетела из машины и принялась нервно щелкать зажигалкой.

«Подумаешь — на руках, — успела выкрикнуть сумочка Лады базарным голосом. — Меня всю жизнь на руках носят. Дел-то куча!»

«И меня носят, когда дел — куча», — сообщила из пакета утка.

«Коля Любушку на руках в «Макдональдс» понесет? — грустно протянула коляска. — Мне, значит, не повидать этого «Макдональдсе»?

«Ты что, — весело хлопнул дверью джип. — Это ж американский порядок. Там для таких вип-персон как ты…»

«Сам ты выперсона, — обиделась коляска. — Выпрется вечно, где не просят».

«Для таких колясок, — поправился джип, — есть специальный особый вход».

«Черный?» — удрученно вздохнула коляска.

«Стеклянный. А еще там специально для колясок отдельный туалет, — вдруг снизошла до разговора сумочка. — Сама увидишь, на его двери висит знак: движение разрешено только коляскам».