Книга Мое сердце и другие черные дыры - Жасмин Варга

Круглые щеки вспыхивают.

– Э-э, ну я как бы особо не знаю. – Она теребит кричаще-яркую пуговицу на своем кардигане. – Но я слышала про Эйнштейна. Как и все, наверное. Такой гениальный чудик с безумной прической.

Видите? Даже Мелани Тейлор знает про Эйнштейна.

– Ладно, – медленно цедит мистер Скотт. – Кто еще?

Он оглядывает класс и вдруг показывает на меня. Я же не высовывалась – уж не знаю, что он хочет из меня вытянуть.

– Айсел, расскажешь нам про эту теорию?

Я пожимаю плечами и качаю головой. Эти два движения сливаются в какое-то подобие странного танца, говорящего «я-ничего-не-знаю-пожалуйста-пожалуйста-не-заставляйте-меня-отвечать!».

– Да ладно! Я уверен, тебе есть чем поделиться. Судя по результатам последнего теста, физика тебя очень интересует.

По классу разносятся свист и идиотское завывание.

Никогда не понимала, почему учителя считают, будто, объявив, что кто-то хорошо написал тест, они помогут несчастному наладить отношения с классом. И потом, мои оценки только показывают, что я в состоянии усвоить уроки мистера Скотта, но ничего не говорят о том, будто я знаю что-то сверх программы.

– Давай, Айсел, – не унимается он, – покажи им всем.

«Я бы тебе сейчас показала», – думаю я, барабаня пальцами по парте. Хорошо еще, вслух не сказала. Стейси Дженкинс и ее свита с ума бы посходили. Эта мысль даже меня пугает, и я жалею, что не могу взять ее назад или стереть из памяти.

– Айсе-эл, – отчаянно умоляет учитель. Мне даже жаль мистера Скотта: должно быть, его жизнь ужасна, если я – единственная ученица, на которую он может рассчитывать. Хотела бы я подсказать ему, что на меня делать ставку не стоит – я не выигрышный билет. Интересно, а как описать это физическими терминами? Я знаю, есть потухшие звезды. Но они, по крайней мере, были звездами, пока не погасли. И смертью их был взрыв сверхновой – она не прошла незамеченной. Уверена, мою смерть никто сверхновой не сочтет. Никого не будет рядом, чтобы увидеть, как моя энергия рассеивается в космосе. Никого, кроме разве что Романа, но сомневаюсь, что в этот момент ему будет до меня дело.

– Айсел, – повторяет Скотт. Он что, думает, это какое-то волшебное слово, способное включить мой мозг и превратить меня в девочку-всезнайку?

Мы с учителем затеваем поединок в гляделки. Он не моргает.

Наконец я сдаюсь и начинаю:

– Это случайно не теория о том, что нашему восприятию вещей не всегда можно доверять? Что человеческий разум слишком медленно работает, чтобы полностью понять быстрые явления?

– Быстрые явления?.. – Он подгоняет меня движением руки.

– Вроде скорости света. Это же теория про скорость света? По-моему, специальная теория относительности говорит про свет, а есть еще и другая…

– Общая теория относительности, – подсказывает мистер Скотт.

– Да. Которая описывает тяготение с помощью уравнений.

– Отлично! – Мистер Скотт с преувеличенным восторгом показывает мне два больших пальца, и мне хочется раствориться в эфире. В такие минуты я всегда ощущаю, будто моя кожа слишком тонкая и сквозь нее всем будет видно, какая темная пустота скрывается внутри.

– Совершенно верно, Айсел, браво! – Он широко улыбается, не понимая, на какой адской сковороде я поджариваюсь.

Подтянув рукав полосатой рубашки, я не отвожу взгляда от доски. Мистер Скотт продолжает рассказывать, как Эйнштейн перевернул всю физику. Но учитель излагает специальную теорию относительности очень примитивно. Он рассказывает, что ничто не может двигаться быстрее света и что скорость света относительно тебя всегда постоянна – не важно, как быстро и в какую сторону ты двигаешься. Мы не можем ни мчаться быстрее света, ни замедлить его.

А вот скорость времени не постоянна. По крайней мере, времени в нашем, бытовом понимании. Эйнштейн показал, что чем быстрее мы движемся, тем медленнее для нас идет время. Часы-то будут тикать все так же, но то, как мы их воспринимаем, зависит от положения наблюдателя.

Думаю, от положения наблюдателя в жизни зависит очень многое.

Мистер Скотт продолжает:

– А знаете ли вы этот изящный афоризм Эйнштейна об относительности? Кто-нибудь слышал?

Класс молчит.

Физик хватает маркер и бросается к доске. Закончив писать, он вслух читает свои каракули: «Подержите руку на горячей плите минуту – и она покажется вам часом. Посидите с красивой девушкой час – и он покажется вам минутой. Это – относительность».

Я стучу острием карандаша по листу, оставляя маленькие графитовые пятнышки. Интересно, может, и меня затянула теория относительности? С тех пор как я нашла Романа и мы договорились прыгнуть с Крествилль-Пойнта, время понеслось вскачь. Мне хочется думать, что Роман тут ни при чем – просто время под конец ускоряется. Это же логично: я знаю, что скоро все закончится, поэтому меньше подгоняю время. Я теперь все делаю медленнее. Медленнее жую шоколадный батончик, чтобы им как следует насладиться. Долго гоняю апельсиновый сок во рту, прежде чем проглотить, чтобы полнее почувствовать кисло-сладкий вкус. Может быть, Эйнштейн прав, может быть, раз я двигаюсь медленнее, время для меня бежит быстрее. Может быть, это просто закон Вселенной и дело совсем, совершенно не в Романе и не в том, насколько наше знакомство изменило мои виды на будущее.

Но, честно говоря, я не знаю. Просто не знаю.

Звонок звенит как раз тогда, когда мистер Скотт объявляет, что не задает домашнее задание на выходные. Класс взрывается аплодисментами, а я пытаюсь скрыть разочарование. Мне нравится решать задачи. Они позволяют чем-то занять себя, когда на часах два ночи, в доме тихо и темно и Джорджия дрыхнет, слегка посапывая. От задач по физике становится не так одиноко. Забавно, как расчет силы тяжести случайного объекта позволяет ощутить, что ты сама твердо стоишь на ногах.

Я встаю, запихиваю тетрадку в рюкзак и собираюсь идти, но вижу, что ко мне направляется мистер Скотт:

– Айсел, задержись на минутку.

Он кладет передо мной глянцевый буклет.

– Университет Кентукки предлагает двухнедельную летнюю программу для старшеклассников, интересующихся естественными науками. – Физик подтаскивает стул от соседней парты и садится передо мной. Открыв буклет, показывает объявление на третьей странице. – У них есть и специальная программа по физике. Думаю, тебе понравится.

Я глубоко вздыхаю. Не могу же я прямо сказать мистеру Скотту, что принять участие в этой программе не получится, потому что меня уже не будет в живых.

– Летом мне придется работать.

Его губы складываются в сочувствующую улыбку. Я не замечала раньше, что глаза у него темные и мягкие, точно у добрых лошадей. Похоже, я ошибалась насчет мистера Скотта: возможно, он всегда хотел стать именно учителем, может быть, он из тех людей, что созданы заботиться о других.