Книга Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Сталин поднял на меня глаза. Мурашки пробежали по моим рукам и ногам…»

Надо сказать, Берия не терпел непьющих и делал все, чтобы их опоить. Непьющий А. Ильичев испытал бериевские методы на себе.

«Времени второй час ночи, я поднимаю тост за Сталина, – вспоминал он. – Пьют все до дна. А я отпил половину и чувствую – задыхаюсь. Ставлю фужер, а Берия говорит:

– За товарища Сталина надо до дна пить.

Я что-то говорю про усталость, а Берия трагическим голосом произносит:

– Товарищ Сталин, разрешите, я допью его бокал за ваше здоровье.

Я, конечно, понял, что к чему. Схватился за фужер и говорю:

– За товарища Сталина я сам допью. – Предлагаю новую здравицу за товарища Сталина и допиваю содержимое. Сажусь за стол и вижу – мне снова до краев наполняют фужер. И кто-то из лизоблюдов, не помню кто, предлагает тост за Берия. Сталин спрашивает:

– А почему товарищ Ильичев за Берия не пьет? Обиделся или не в ладах с органами государственной безопасности? Нэ может он, – обращаясь к соратникам, говорит Сталин. – Дайте, товарищ Ильичев, я допью ваш бокал за Лаврентия Павловича.

Я пью уже без здравицы, а тело становится тяжелым-претяжелым. Пили еще за кого-то, но я уже припоминаю с трудом…»

Это на первый взгляд сталинские застолья были похожи на дружеские. На самом деле тут плелись серьезные интриги. Ни о какой сплоченности перепившихся не могло быть и речи. Так Микоян, Берия и Маленков, устав от возлияний, пошли на хитрость – подговорили официанток, и те в винные бутылки налили им подкрашенную «под вино» воду. Об этом в своих мемуарах написал Хрущев.

Ничего хорошего, по его словам, из этой затеи не вышло.

«Щербаков разоблачил их: он налил себе «вина» из какой-то такой бутылки, попробовал и заорал: «Да они же пьют не вино!» Сталин взбесился, что его обманывают, и устроил большой скандал Берии, Маленкову и Микояну. Мы все возмущались Щербаковым, потому что не хотели пить вино, а если уж пить, то минимально, чтобы отделаться от Сталина, но не спаивать, не убивать себя. Щербаков тоже страдал от этого.

Однако этот злостный подхалим не только сам подхалимничал, а и других толкал к тому же. Кончил он печально. Берия тогда правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и помер…

Умер он оттого, что чрезмерно пил в угоду Сталину, а не из-за своей жадности к вину… Совести он не имел ни малейшей капли.

Все мог сделать, для того чтобы поднять собственную персону, и кого угодно готов был утопить в ложке. А Сталину это нравилось…»

Кстати, Хрущев настолько невзлюбил Щербакова, что, придя к власти, переименовал все, что носило имя ненавистного ему «соратника». Берию же он ненавидел. За то, что тот пришпилил ему на спину лист бумаги с надписью «Хрен!», и Хрущев всю пирушку протанцевал, не понимая, что же так веселит Сталина.

Нарочно не подавал виду и пил за здоровье Берии. Тот, в знак благодарности, частенько увозил пьяного Хрущева к себе домой, укладывал в постель. Правда, Хрущев хорошо высыпался по дороге в Москву на заднем сиденье. Историки пишут, что Берия в душе ненавидел сталинские застолья. Он даже жаловался Хрущеву и Молотову. Его жена Нина задала вопрос – зачем же он пьет? «Нельзя выделяться из окружающих тебя людей», – ответил он.

На самом деле Берия просто упивался властью над соратниками, собиравшимися за сталинским столом. «Я не мог сопротивляться желанию унизить их», – признавался он.

«Перестаньте! – строго говорил он тем, кто отказывался пить. – Пейте, как все остальные!»

А вот Светлана Сталина считала Берию «великолепным примером ловкого современного царедворца». Кстати, Берия незадолго до смерти

Сталина высказал несколько идей, которые я потом нашел у Горбачева. Одна из них – объединение двух Германий, а вторая – введение частной собственности…

Но это – к слову.

Последствия сухого закона в США

В мае 1922 года в США приехали с гастролями Сергей Есенин и его жена Айседора Дункан.

Америку Есенин невзлюбил. Окрестил «отколовшейся половиной Земли», а в письме другу приписал: «Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют – и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал, и не знаю, где им пахнет… В страшной моде господин Доллар, а на искусство начихать – самое высшее – мюзик-холл…» После США он твердо решил стать «певцом и гражданином в великих Штатах СССР». Выходит, зря нервничал Троцкий, отпуская поэта за океан? «Пусть мы нищие, пусть у нас холод, голод, зато у нас есть Душа, которую здесь сдали в аренду…», – его же, Есенина, постамериканские откровения.

В чем причина такой нелюбви Есенина к США? В провале его гастролей? Злой и раздраженный возвращался он в Европу, и «на пароходе Сергей не был трезвым ни минуты…» Или в том, что американцы просто не заметили пришествия «второго после Пушкина русского поэта»? Пресса писала: «Несравненная Айседора привезла с собой голубоглазого русского медведя. Ходят слухи, что он ее муж…»

Наверное, все сразу. Увидев статую Свободы, он спросил: «Что это за баба с факелом?» – «Свобода», – ответили ему. «А чего с факелом? – засмеялся он. – Раз свобода, то надо с рюмкой!»

А с «рюмкой» в Америке было непросто. «В гримерной, достав початую бутылку виски, он стал жадно, большими глотками пить. Он уже допивал, когда в гримерную с охапкой цветов вошла Дункан. Увидев бутылку в руках мужа, она ахнула:

– Oh, my god! Что это? Виски! Где взял?

Бросив на пол цветы, она кинулась к нему, выхватила бутылку и разбила ее об стену:

– Ти! Don’t drink! Дал слово! Ты знайт: Америка – сухой закон!

– Плевал я на ваш сухой закон! Тьфу! – плюнул он в сторону окна. – Плевал я на твою Америку! Я – русский, я – Есенин! Забыла? Я – рашен поэт! – кричал Есенин.

– Ти! Russian hog! Russian хрю-хрю! – и Дункан с размаху ударила Есенина по щеке…» (В. Безруков. Есенин).

Сухой закон преследует поэта по пятам. Из той же книги:

«– Выпить хочу! Плеснуть в душу! Найди водки! – остановился Есенин, оглядываясь по сторонам.

– Откуда? Здесь сухой закон! – пытался урезонить его Ветлугин.

– Тогда пошел на хер! Сам найду! Были бы деньги! – Есенин похлопал себя по карману. – А свинья грязи сыщет!..»

И – «сыскивал», если верить его биографам. Книга Безрукова – хороший путеводитель по запрещенной в США теме. «В ресторане водки не оказалось, но, пошептавшись с официантом, Ветлугин повел Есенина в небольшое уютное кафе…» Там дали виски. Есенин огорошил официанта: «Еще четыре порции. Че-ты-ре!..» «Ну, давай за Россию! – предложил Есенин, когда подали еще четыре бокала. Он выпил одним махом и, выплюнув лед обратно в бокал, прохрипел: – Ух! Черт! Сивуха! С нашей самогонкой не сравнить!»