Книга Тайна брига "Меркурий" - Владимир Шигин

Из воспоминаний адмирала И. Шестакова о Критском: «Румелийский берег, на котором подвизались в 1828 и 1829 году наши предшественники, наводил на более живые и близкие воспоминания, нежели анатолийский. Инада, занятая капитаном Критским с шумной реляцией, если не с громовым боем, привлекла наше любопытство не в гидрографическом только отношении. Нам хотелось отыскать хотя бы следы форта и цитадели, так грозно расписанных в донесении Критского, но мы набрели лишь на едва заметные признаки временных насыпей. В двадцать лет прочные стены не могли совершенно изгладиться, и зорок был единственный глаз Критского. Вообще этот глаз служил ему во многих случаях. Впоследствии, когда он был уже интендантом флота, на все сетования командиров, жаловавшихся, что им не отпускают из Адмиралтейства ничего полагаемого по штату, хитрый интендант постоянно возражал: “По штату! По штату! По штату полагается два глаза, обхожусь же я одним”».

Вскоре после окончания войны по протекции Грейга Критский определен исправлять должность обер-интенданта Черноморского флота, а в 1832 году был произведен и в контр-адмиралы. На все протяжении их совместной службы на Черноморском флоте Критский оставался главным любимцем Грейга и наиболее близким ему человеком, решавшим вопросы самого личного характера. Помимо всего прочего, Критский являлся главным связующим звеном между старыми греческими торговыми кланами и новыми еврейскими, то есть был одной из центральных фигур во всей черноморской «пищевой цепочке», фактическим серым кардиналом всего грейговского клана.

* * *

В чем же фактически проявлялась деятельность черноморской «мафии», на чем конкретно зарабатывались ею огромные деньги? Дело в том, что командующий Черноморским флотом в то время одновременно являлся и главным командиром Черноморских портов. Главный командир Черноморских портов сосредоточивал в своих руках огромнейшую власть. Ему подчинялись все порты (в том числе и торговые) Черного и Азовского морей, со всеми своими службами: портовым хозяйством, причалами, складами, таможней, карантином, торговыми судами и так далее. К тому же, как мы уже говорили, в руках Грейга был сосредоточен и местный банковский капитал. Учитывая, что именно через порты Черного и Азовского морей шел в то время основной внешнеторговый грузооборот почти всей внешней российской торговли и, прежде всего, ее главной составляющей — пшеницы, трудно даже представить, какие деньги крутились вокруг всего этого и какие капиталы наживались теми, кто имел хоть какое-то отношение к бездонной черноморской кормушке.

Черноморская торговля и черноморские порты по сравнению со всей остальной тогдашней Россией процветали. Во всех черноморских и азовских портах появились открытые евреями банкирские дома и торгово-посреднические конторы: Бродского, Когана, Рабиновича и Гартенштейна, Рафаловича, Эфрусси… Гоф-маклером одесской биржи состоял Симон Бернштейн, его тезка Симон Гурович представлял здесь Лондонскую и Ливерпульскую страховые компании, а братья Перельман были известными «комиссионерами по хлебной торговле»… Торговый дом Рафаловича к началу 30-х годов XIX века уже поддерживал самые тесные отношение с домом Ротшильдов. Предприимчивый судостроитель и «хлебный король» основал еще и банк европейского уровня — «Рафалович и К°».

Любопытно, что именно в это время в Одессе начали свою активную деятельность два предпринимателя — некто Гельфанд и Бронштейн. Оба нажили немалые капиталы на спекуляциях с хлебом. Это были дедушки небезызвестных революционеров-интернационалистов Израиля Гельфанда (Александра Парвуса) и Лейбы Бронштейна (Льва Троцкого), принесших впоследствии немало горя народам России. Аналогия здесь напрашивается сама. Если дедушки входили в состав «черноморской мафии», (пусть и не на первых ролях) и, как могли, грабили Россию, то их внуки сделали все возможное для уничтожения уже самой России…

Из воспоминаний личного врача и биографа М.С. Воронцова К.З. Андриевского: «Перевалка пшеницы через хлебные магазины в порт привлекала своими высокими заработками в Южную Пальмиру (т.е. в Одессу. — В.Ш.) не только выходцев из-за границы, промышлявших хлеботорговлей, но и множество люда из соседних и даже северных губерний. Всяк находил в Одессе, при неизменном в страдную пору спросе на рабочие руки, если не постоянный кров, то верный себе заработок. Так, порт и хлебные магазины — эти устои морской торговли города, кроме одесских обывателей, сытно кормили, работы хватало на всех! — тьму народа из пришлых. На юге их нередко называли еще “бурлаками”. Эти странствующие в поисках приличного заработка украинские крестьяне, в отличие от “беглых” в Новороссию крепостных, располагали “письменными видами” от своих помещиков.

Тысячи русских поденщиков проходили сотни верст в южные порты, куда их гнала из отчих краев скудость земельных угодий, желание заработать на семью и “сколотить копейку” на подушную подать помещику. При работе “у хлеба” недурственно жилось в Одессе и крестьянскому народу из коренных губерний России! Попадая сюда, в Южную Пальмиру, на вольную жизнь и обильные хлеба из крепостных обнищавших краев, многие из них всяческими правдами-неправдами добывали себе подложные паспорта. Природные россияне заметно выделялись в порту своею численностью среди прочих работников. До одиннадцати тысяч душ этого временного в городе сезонного люда подвизалось в пору хлебного бума в наймах на поденных работах, испытав в урожайный год воистину благодать Господню. Причем даже мужик без лошади и телеги мог в артели портовых грузчиков или при хлебном магазине заработать в горячие дни на погрузке пшеницы от рубля и выше на душу. Осмотревшись на месте и скопив деньжат, многие из холостяков обзаводились в Одессе семьями и оседали навсегда.

Да, в разгар хлебного бума работы в порту и в городе хватало на всех, и на одесских улицах не сыскать было тогда привычных для прочих городов империи толп нищих да убогих, что мыкались с протянутой рукою от церковной паперти до богадельни. Одесские жители нередко видывали в страдную пору даже фурщаков и грузчиков, которые “для форсу” с шиком прикуривали папироски от рублевых ассигнаций. Высокому достатку всех своих обывателей Южная Пальмира была обязана тем, что еще не знала, к счастью, со дня своего рожденья стихийных бунтов погрязшей в нищете и пьянстве городской черни. При этом в Одессе деньги зазря никому не платили. Карантинная и Практическая гавани в Воронцовские времена были еще по своему оснащению весьма далеки от совершенства. Практически все операции с экспортным хлебом проводились тогда вручную, поэтому так ценился труд поденщиков в порту. Поэтому не только в Одессе, но и по всем портовым городам Черного моря всегда были дороги крепкие рабочие руки. Заморский купец, которому нужно было, к примеру, погрузить свои два или три судна, — все “вдруг”, когда “горел” срочный фрахт, естественно, за ценою не стоял. В таких случаях в порядке вещей предлагалось за работу вдвое, а то и втрое сверх обычно принятого. Понятно, что платили сполна не только грузчикам в порту, но и за работу, особенно сверхурочную, при хлебных магазинах. Плата работнику выходила тогда до 3 и более рублей в день. Вот и случалось, что в “пик” навигации, в незабываемые будни хлебного бума, даже избалованная домашняя прислуга все бросала на произвол судьбы и, только ухмыляясь в ответ на самые щедрые посулы своих хозяев, бежала к городским житницам и в порт.