Книга Живые тени ваянг - Стеллa Странник

Поначалу Петр Великий совсем не хотел ехать в Гаагу.

— Справитесь и без меня, — сказал он Франсуа Лефорту, — мне нужно с кораблем поторапливаться, скоро уже на воду будем спускать…

— Государь, прием очень ответственный, мы ведь не хотим портить отношения с Вильгельмом Третьим[158]. А он может обидеться, зная, что царь Всея Руси находится в Амстердаме на верфи Ост-Индской компании и не соизволит показаться перед знатью Оранских.

— Вильгельм меня поймет, мы с ним дружны. Только ждать мне от него нечего, ведь не дал субсидии на создание собственного флота… Так что… Ладно, поехать — поеду, но говорить не буду. Ты — генерал-адмирал, главный в Великом посольстве. А я — урядник Преображенского полка Петр Михайлов…

Перед началом приема Петр Великий остался в смежном зале, чтобы никто не увидел его. Однако людей было так много, что некоторые из них тоже прошли в этот зал и с интересом стали рассматривать Великого царя. Его это стало раздражать, и он, не выдержав такого нездорового внимания, к тому же, уставший от церемонии, которую наблюдал издалека, подошел к двери и громко сказал:

— Попрошу всех отвернуться к стене, я хочу отсюда выйти…

После этого случая, демонстрировавшего уже не в первый раз причуды царя, некоторые знатные вельможи из Великого посольства открыто высказали свое недовольство.

— Как можно в чужом государстве не думать о своей репутации? — князь Константин Тугодумов подошел к Петру Великому так близко, как будто перед ним — простой урядник Преображенского полка.

— Одумайся, государь, не ставь и нас на посмешище, — вступил в разговор вельможа Николай Сабляков.

— Какое еще посмешище? — грозно насупил брови Петр Великий. — Вы у меня — посмешище, не можете ни субсидии найти, ни поручиться поддержкой Голландии против турок… И сколько же вы наняли людей голландских работать на Руси? Молчите?

И он отдал приказ страже:

— Заковать их в кандалы и под арест в цухтхауз![159]А завтра отрублю им головы!

Вскоре прибежал кто-то от Николаса Витсена:

— Опомнись, царь Всея Руси, здесь — территория Голландии, и потому действуют голландские законы. Здесь нельзя казнить за подобные провинности, да и вообще нельзя казнить отрубанием головы. Николас Витсен, как губернатор Амстердама, очень просил смилостивиться и отпустить ваших людей с миром…

Петр Великий был непреклонен:

— С каким миром, если они супротив меня, а значит, супротив Всея Руси… Ладно, пусть посидят в цухтхаузе до утра, а завтра и порешаю, что с ними делать дальше.

С утра пораньше он обратился к Николасу Витсену:

— Хочу сам посмотреть ваш цухтхауз. Проводите меня к арестантам.

За ним прислали экипаж.

В цухтхаузе Петр Великий с интересом рассматривал помещения для охраны и коридоры, и даже просил, чтобы открыли несколько камер. При этом он высказывал знаки одобрения, видимо, его вполне устраивали созданные для заключенных условия. Когда же они вошли в помещение, отведенное для русских арестантов, удивился несказанно:

— Я думал, они на гнилой соломе время коротают, а тут, как для бояр — отдельные палати с постелью…

Заключенные сидели на стульях за столом и уплетали завтрак за обе щеки — видимо, совсем неплохой была эта еда.

— В наших тюрьмах очень гуманные законы, — заметил сопровождавший русского царя помощник Николаса Витсена, — мы не просто наказываем преступников, а даем им возможность исправиться… Поэтому условия содержания сносные. А еще им позволено работать: кто покрепче — пилят бразильское цветное дерево, его наши корабли доставляют, а другие — делают бархатные ткани… За такую работу мы даже платим… Конечно, не так много…

— Не видел еще таких тюрем, поэтому и удивлен.

— Мы впервые в Европе, а может, и в мире — создали цухтхауз еще сто лет назад. А за это время многое в нем улучшили и гордимся этим. У англичан до сих пор в общих камерах содержатся и мужчины, и женщины, и дети, спят на соломе, а едят хлеб с водой. Так же и во Франции, в Бастилии. А у нас для женщин есть отдельный цухтхауз, и там такие же порядки. Думаем даже о том, что заключенных нужно разделить на группы по их нравственным качествам…

— Ну как вам тут отдыхается? — обратился Петр Великий к арестантам. — Понравилось? Или на воле лучше? А? Что скажешь, Тугодумов? Или ты — Сопляков?

— Я, вообще-то, Сабляков, — послышался несмелый голос вельможи.

— Ничего, был Сабляковым — станешь Сопляковым… Раз царь оговорился…

Довольный своей остротой, он перевел разговор на прежнюю тему:

— У вас тут лакены[160]не из шелковых дамасков, да с вензелями арестантов? Или просто с брабантскими кружевами? Я вот тоже хочу пригласить в Московию фламандских мастериц, чтобы они обучили наших девок плести такие кружева. А кровати, смотрю, тоже хорошие… Правда, не сравнить их с той, которую мой отец, Алексей Михайлович, приобрел у немца Ивана Фансведена. Бывают и такие дорогие кровати — даже боярину надо четыре года работать и хлеба не есть, чтобы купить такую. Сам я и на медвежьей шкуре могу спать, так что хорошо, что не видел эту кровать, ее Алексей Михайлович еще до моего рождения подарил персидскому шаху…

— Иван Фансведен, — вставил свою реплику помощник Николаса Витсена, — известный мастер. Нет ему равных в фигурной резьбе по дереву, да по золотой и серебряной отделке фигур… Это имя очень известным было… лет тридцать назад. А сейчас его ученики работают…

— А это что за книга лежит на столе? — спросил Петр Великий своего спутника.

— Это Библия. В цухтхаузе есть священник. И грамоте тоже обучаем: письму, математике…

— Так в такой цухтхауз люди будут добровольно приходить, — заметил русский царь.

— И приходят — бюргеры довольны тем, что могут отдать своих непослушных сынков на перевоспитание. И даже платят за это…

— Нет, не подойдет для моих преступников такое наказание, — покачал головой Петр Великий. — Как же так: и голову им отрубить нельзя, и сгноить в арестантской невозможно… Слишком гуманные у вас законы.

Потом он немного подумал и, видимо, вспомнил ту старушку, которая встречала невернувшийся корабль из Батавии.

— Ладно, из-под стражи отпустить и послать на кораблях, да не вместе, а по отдельности, одного — в Батавию, другого — в Суринам[161]. Пусть поучатся терпению у матросов…