Книга Живые тени ваянг - Стеллa Странник

— Фридам! Фридам! Фридам![244]— выкрикивали танцоры в такт музыке и, словно заведенные марионетки, ритмично и резко двигались, как будто бы пытаясь сбросить с себя не просто невидимые пылинки, но и внутренний негатив.

Игравшие отдельно, небольшие музыкальные группы начали подстраиваться друг под друга, создавая единый оркестр, подчинявшийся воле дирижера. Видимо, тот взмахнул своей волшебной палочкой, потому что одновременно вступили в игру струнные — гуаши, напоминающие арфу, из Намибии, мадагаскарские кабусы — почти что гавайские гитары, и гингиру из Мали. А вот и африканские скрипки! Любое сердце разрежут пополам каляля из Анголы и монохорды из Ганы! Любую душу вывернут наизнанку струнные бенн и зез с Сейшельских островов!

Оркестр звучал все сильнее и сильнее! За струнными начали свою партию и флейты, а потом — гобой, кларнет и саксофон, не говоря уже о тысячах свистулек, дудок, рожков и свирелей…

— Фридам! Фридам! Фридам! — голос танцоров не терялся на фоне оркестра, он гармонично дополнял его и даже — перекрикивал.

А в это время мимо мыса Доброй Надежды проходил корабль под нидерландским флагом. Он уже обогнул береговую линию Африканского континента и повернул на восток, перерезая границу между Атлантическим и Индийским океанами, когда небо окрасилось вспыхнувшими над кейптаунтским фестивалем фейерверками.

— Смотри, Ричард, какая красота! Праздник у африканцев! — молодой худенький матрос вглядывался в красочный небесный купол.

— Это очень большой праздник, — заметил пожилой мужчина крепкого телосложения с открытым, загоревшим, лицом. — И называется он «День, свободный от рабства».

— Откуда ты знаешь?

— Тридцать лет хожу по океанам… И отец мой ходил, и дед, и прадед… Как не знать?

— И что, тоже на Джакарту?

— Нет, на Батавию…

— Так ты… Из колонизаторов?

— Получается, что так… А в праздник этот всех рабов отпускали на один день…

— И не боялись, что убегут?

Ричард не успел ответить. Он увидел странный парусник, который шел с юго-востока им навстречу. И что же было в нем необычного? Да то, что таких кораблей не строят уже лет триста, не меньше! Первой мелькнула мысль: Летучий Голландец! Он иногда появляется возле мыса Доброй Надежды, как и три века назад. Видимо, Алвин тоже его заметил, если громко закричал:

— Смотри, смотри — Летучий Голландец!

Судно, раздувая паруса, шло прямиком на Кейптаун, а точнее — в гавань Виктории[245]. Может быть, это участники фестиваля? Нет! Какие участники со стороны Малайского архипелага, там далеко не Африка…

Очертания необычного корабля стали более четкими, уже хорошо просматривались и пассажиры. Их старинная европейская одежда была под стать паруснику: мужчина в свободной светлой рубашке, затянутой поясом, с широкими, развевающимися на ветру, рукавами, женщина — в длинном бордовом платье на корсаже с декольте. Пара стояла, держась за руки, и смотрела в небо. А там на синем ночном покрывале мелькали молнии и зигзаги, круги и ромбы, и просто всполохи — огней. И вдруг среди них появились огромные человеческие ладони, протянутые к океану…

— Нет, Алвин, это — не Голландец, на него никогда не ступала нога в женской юбке… А руки… Кажется, я знаю, что это такое…

За человеческими руками все четче и четче стали вырисовываться такие же великанские птичьи крылья. Они сверкали, переливаясь под огнями фейерверка, яркой бронзой, и походили на два раскрытых веера.

— Какие спецэффекты научились делать люди! — откровенно удивился молодой. — Руки как настоящие! Слушай, Ричард, а может, и правда, руки великана? Или — Бога?

Словно в ответ на такое предположение, с неба послышался мелодичный звон колокольчиков, будто заструилась, потекла на землю хрустальная вода, потом к ним добавились щемящие звуки флейты, и вот уже в полную силу заиграл оркестр.

— Надо же, какая громкая музыка, даже здесь слышно, — произнес молодой.

— Алвин! Ты думаешь, это — африканская мелодия? Играет индонезийский гамелан!

— Ты что! Ричард, откуда ему быть?

И тут произошло чудо: руки великана подхватили корабль и подняли его высоко в воздух. Парусник возвышался на раскрытых ладонях, словно игрушечный, а на его палубе, держась за руки, все так же стояли двое… Музыка продолжала играть. К звукам журчания воды добавился легкий свист ветра, выводящего ноты на разные голоса… Несколько секунд картинка висела на фоне ночного неба, а потом начала тихонько таять, растворяясь в мелодичном, насыщенном звуками удивительных инструментов, воздухе. Но сначала взмахнули переливающиеся под искрами огней крылья…

— Алвин, это Гаруда, их главная птица, унесла корабль… Видно, боги простили грешников.

— И куда она их понесла?

— В свою резиденцию… Куда еще?

Музыка воды и ветра потихоньку смолкла, и ее сменили звуки барабанов, трещоток, погремушек и — саксофона.

— Фридам! Фридам! Фридам! — скандировали танцоры, музыканты, лицедеи и затейники, собравшиеся в Кейптауне со всего Африканского континента.

— Фридам! Фридам! Фридам! — подхватили это известное слово многочисленные туристы со всего мира, приехавшие специально на фестиваль менестрелей — праздник победы над рабством, и просто зеваки, оказавшиеся рядом совсем случайно.

И вот уже тысячи участников фестиваля произносят это волшебное слово:

— Фридам! Фридам! Фридам!

В небо взметнулись новые фейерверки. Короткими вспышками они высветили его темно-синий бархат и так же быстро погасли — недолог их век. Но вот огни, взметнувшиеся вверх, зависли высоко под куполом и прочертили, как фломастером, всего одно слово: Kebebasan[246]. Ярко-красные огненные буквы задержались на небосклоне гораздо дольше, чем обычные огни, а потом медленно скатились — на мыс Доброй Надежды, самый добрый во всем мире, оставляя за собой тонкие ломаные линии, как дорожки от кровавых слез…