Книга Портрет в сиреневых тонах и другие истории - Елена Ронина

И чего я всполошилась? Выдала себя теперь с потрохами, надо было хоть какой-нибудь номер набрать, что-нибудь сказать: «Але, але, Риту позовите. Ах, нету? Ну и ладно!» А так сразу этот противный Ястребов догадался, что, действительно, я собиралась звонить мальчику.

Тоже мне, учитель. Зачем пришел? Книжки папины почитать? Вот и выбирай себе. Вон их сколько, целая стена полками книжными занята. На любой вкус. И каждый месяц новые добавляются. Есть такая льгота у моего дорогого папы, все новые книжки приходят нам в информационном списке, и родители покупают понравившиеся новинки. У Михаила Ястребова таких льгот нет, и он по-соседски заходит к нам. Благо, живем на одном этаже.

Терпеть не могу взрослых, которые поучают детей, причем чужих. Хотя, понятное дело, кого ему теперь поучать, его Лешку Верка увезла при разводе. Вот Ястребов теперь за соседских детей и взялся. Настроение на целый день испортил. Я встала с дивана, одернула короткий халатик и неторопливо пошла в свою комнату.

– А книжек новых не было, – ядовито бросила я в сторону Ястребова.

– Так я и старые у вас еще не все прочитал. – Ястребов улыбнулся мне: – Лен, ты чего, обиделась? Я ж тебе как друг. Ты девчонка симпатичная, за тобой мальчишки табунами сами бегать должны.

– А они и бегают.

– Так и хорошо.

Я гордо взяла с полки «Солярис» Станислава Лема, про себя думая: «Тоже мне, друг нашелся». Сколько ему лет? Тридцать пять? Почти как мой папа.

– Читал?

– Да, а ты нет?

– Еще чего, давно уже прочитала; так, пойду, полистаю.

Настроение Ястребов мне подпортил, хотя он же прав, я и правда собиралась звонить своему однокласснику и все никак не могла придумать причину. Уроки спросить? Так он никогда домашние задания не записывает. Про то, будет ли завтра физра? Так почему Самохваловой не позвонила? И вот вроде придумала. Решила спросить его совета, что мальчишкам на 23 февраля подарить? Ну, а тут разговор завяжется, может, и он меня про что спросит.

И так я все чудненько придумала, а тут на тебе, Ястребов. Самый умный. В своей жизни не разобрался, а другим советует. И потом, как он выглядит в последнее время? Где его джинсы, где модная длинная стрижка? Очки темные? Ну ладно, дома они вроде как ни к чему. А все равно. Мужик и мужик.

Правильно от него Верка сбежала, хотя парой они, конечно, были красивой. Загляденье просто, ничего не скажешь. Просто два киноартиста.

Жили Ястребовы на нашей лестничной площадке, прямо напротив нас, и квартиры у нас были одинаковые, трехкомнатные. Въехали мы в новый дом одновременно, в 1970 году. Ястребовы переехали из старого барака, а у нас папа новую квартиру от работы получил. Папе, правда, и на Калининском проспекте предлагали, но они с мамой съездили, посмотрели и отказались. Что это задом в виде книжки? И потом, сплошной же проспект! А где двор, где девочкам гулять? Родители приехали из Сибири уже десять лет как, а с московской экологией так и не свыклись. Я родилась уже в Москве, могла бы и в высотном доме-книжке на Калининском жить. Ну да ладно, зато у меня школа хорошая.

Семья у Ястребовых, как и у нас, не маленькая. На время переезда это были: Михаил – наш читатель тире учитель, его жена Верка, их трехлетний сын Лешка, мать Михаила Анна Степановна и ее старшая сестра Мария Степановна. Сестры уже много лет трудились на кожевенном комбинате, как и многие жители нашего многоэтажного и многоквартирного дома. Собственно, от этого комбината они квартиру и получили. Наверное, на Калининском проспекте сотрудников кожевенного комбината встречалось не так много. Но мне наш дом нравился. Люди все отзывчивые, приветливые, жили весело и дружно.

Так что вышло, что на одного маленького Лешку было сразу две бабушки. Обе в ребенке души не чаяли и всю дорогу на лавочке осуждали его молодых и непутевых родителей. Но Михаила не так чтобы сильно (все ж он им родня), а вот Верке доставалось по первое число. И ничего не делает, только мажется с утра до ночи, и руки не из того места растут, и так далее, и тому подобное.

Я тоже частенько посиживала на той самой лавочке подле подъезда. Такое порой узнаешь! Правда, и мою собственную семью соседки иногда полоскали, забывая, что я кручусь под боком. Только что про нас особо расскажешь? Мама все время бегом, сумки наперевес, опять же учительница, человек уважаемый по определению. Папа все время в галстуке, с портфелем, ну, правда, бывает, что и под градусом, но это в каждой квартире бывает. И в нашей уж никак не чаще, чем в других. Все-таки вокруг люди, взращенные на кожевенном производстве.

Вон у тети Светы с первого этажа мужа регулярно, раз в полгода, милиция забирает. Вообще чума. Сначала дядя Петя за ней гоняется. Всему дому слышно, как тетя Света орет. Потом машина милицейская приезжает, тут уж мы все посмотреть выбегаем, – почти что свадьба! Сначала дядю Петю два милиционера под обе руки ведут, он ничего, веселый, следом тетя Света с подбитым глазом и в слегка порванном халате. В одной руке пятилетний сопливый Ванька, в другую семилетняя зареванная Сонька вцепилась.

Я каждый раз на них удивляюсь. Моя мама никогда бы вот так на всеобщее обозрение не вышла, а уж если бы вышла, то хотя бы халат зашила предварительно. А уж мы с моей сестрой Наташкой точно бы не пошли. Еще б была охота в таком представлении участие принимать! И стоит эта Света с таким скорбным лицом, прямо рыдать охота. И что? Через неделю ее Петя возвращается, и они под ручку на базар ходят. И чего тогда цирк устраивать? Непонятно мне. Или живите вместе, или не живите. А она то орет, что он дурак недоделанный, то вперед забегает, в глаза ему заглядывает.

И пусть наши бабки на лавке говорят что угодно, только на Ястребовых смотреть приятно. Они не обзываются, все время в обнимку ходят. Оба высокие, красивые, в джинсах. У Верки длинные волосы по ветру развеваются, Михаил на нее влюбленно смотрит.

– О, пошли, пошли… А ребенка опять на бабок кинули. – Анна Степановна криво улыбнулась в ответ на царственный жест Верки, мол: «Пока, рано не ждите».

– А вы-то на что? Вам же что-то делать нужно. – Маринкина бабушка, Наталья, вступилась за молодых, отнеслась к ним без особого осуждения.

– А чего шляться-то? Чего шляться? Вот и сидите дома, вон телевизор есть, с Лехой в зоопарк сходите, диафильмы покрутите. Нет, размажет по лицу краску свою, живого места не увидишь, на «платформы» свои встанет, как не свалится, и пошла задом вертеть.

– Да у нее и зада-то нет! – решила я вступиться за Верку. – От шеи сразу ноги.

Мне в мои десять лет Верка казалась неописуемой красавицей. Во-первых, ноги. Ну, действительно, от ушей, и потом, затянутые в такие джинсы! Господи, где эти люди берут джинсы?! Да такие длинные, по полу волочатся, а Верке не жалко. Во-вторых, волосы. Ну просто Марина Влади! Эти бабки ей, конечно, завидуют. Даже если они когда-то и были молодыми, в чем я крупно сомневаюсь, таких роскошных волос у них не было никогда.

– Всю получку на свои шампуни изводит. Виданное ли дело, каждый день башку свою стирать, а потом в духовке сушить?! Пожар же приключиться может, – докладывала Степановна вечерами на лавочке про обстановку в семье.