Книга Советник президента - Андрей Мальгин

— Лично я голосовала за Жириновского, — гордо ответила исполнительница романсов. «Как же она сюда попала?» — опять удивилась Валентина, но вслух сказала певице:

— Так ваш ребенок в двадцатой учится? И наша Машка тоже. Ваш в каком классе?

— В пятом.

— А наша заканчивает в этом году.

На этом тема была исчерпана. Валентине просто важно было, чтоб все услышали, что ее Машка учится в самой блатной московской школе.

Поставила в известность, и ладно.

— Зато теперь — красота! — кто-то из присутствующих все-таки решил продолжить разговор о Рублевке, — нынешний действительно поспать любит, раньше десяти никогда не выезжает. Те, кто знают, все успевают проскочить раньше. К тому же он едет из Новоогарева… это где в Усово поворот с гаишной будкой, знаете… все-таки ровно в два раза ближе к городу, чем Горки-10, откуда старик выдвигался. Так что и перекрывают не все Рублево-Успенское шоссе, а только половину. Вот только светофоров наставили глупых, якобы чтобы прореживать поток, в результате путь для всех, кроме президента, удлинился по времени ровно вдвое. Тоже глупость.

— Да перестаньте — «кроме президента». Сейчас все кому не лень едут на красный. Крякнут гаишнику на подъезде — и пролетают. Он только честь отдает.

— Да, безобразие, — закивали многие головами, как будто забыв, что ещесовсем недавно точно так же носились на своих персональных машинах по Рублево-Успенскому шоссе, нарушая правила и наплевав на других водителей.

— А при коммунистах знаете, как тут было на Рублевке? Совсем по-другому. Существовал час — с восьми до девяти, кажется — один и тот же час каждый день, и в этот час Рублевка просто полностью закрывалась для всех машин, кроме правительственных. И все это знали, и не рыпались. Пережидали. Или ехали другим путем. Есть же пути объезда — Можайское шоссе, Рижское… И если член Политбюро не вписывался в свой коридор, то ехал на общих основаниях, благо машин столько не было. А теперь кто во что горазд. Как будто у них нет официального рабочего дня. Проснулся он в двенадцать дня — едет в двенадцать дня. Проснулся в шесть утра, на рыбалку ударило в голову отправиться — перекрывают в шесть, и он мчится по трем шоссе в Конаково. Ну включая МКАД, я имею в виду. Чёрти что!

Несколько секунд за столом стояла тишина, и вдруг в этой полной тишине прозвучала опоздавшая реплика Присядкина:

— Да! Сейчас полный беспредел!

Сказал и сам испугался, потому что взгляды сидевших за столом оборотились на него, все ожидали продолжения. Валентина ударила его под столом носком туфли в ногу. Постаралась побольнее, но Присядкин от волнения, видимо, потерял чувствительность.

— Что вы хотите сказать, Игнатий Алексеевич? — провокационно наклонился к нему бывший пресс-секретарь. Присядкин с неожиданной обидой в голосе стал жаловаться:

— На меня теперь глава администрации орет, как на мальчика. Не то, что в те времена, когда я работал под началом Болотина, — и он привстал и кивнул Болотину, — или во времена Хилатова, — и он вновь вскочил и, приблизив руку к сердцу, кивнул Хилатову. — Тогда у руля администрации стояли интеллигентные люди, а теперь кто… Мне, если честно, трудно найти с ними общий язык. Солдафоны. И при этом одно стяжательство на уме. Только и думают, где что урвать. И потом, они повсюду ищут врагов. Даже в своей среде ищут. Прямо мания преследования какая-то.

Валентина была в ужасе. Она понимала, что у Присядкина наболело, особенно после последней встречи с Кускусом, но все же не стоило так-то… Ведь донесут, непременно донесут… Но тут все принялись наперебой вспоминать счастливые времена при прежнем президенте. Когда можно было месяцами бить баклуши, внешне изображая бурную деятельность. Не торопясь распиливать имущество ЦК КПСС.

Создавать всякие личные «Рога и копыта» и, не стесняясь, вкачивать в них бюджетные средства. Немало не смущаясь, они рассказывали друг другу, какими многоходовыми комбинациями прибирали к рукам дачи, квартиры, даже месторождения, даже заводы… Один из присутствовавших, смеху ради, рассказал, как он приватизировал таксопарк. «То-то я смотрю, такси не стало» — отметила про себя Валентина.

Сами того не понимая, они опровергали только что прозвучавшее замечание Присядкина о стяжательстве теперешних кремлевских обитателей. По сравнению с тем, что делалось в Кремле в девяностые годы, нынешние высшие чиновники были просто детьми. При этом Валентина понимала, что основное присутствующие все-таки оставляли за рамками беседы. Они признавались в предприимчивости, не более того, но никак не в криминале.

Разговор, взбодренный горячительными напитками, стал перескакивать с темы на тему.

— А помните так называемый «брежневский дом»? Кутузовский, 20? — углубился в воспоминания один из присутствующих, ныне глаза какого-то аналитического фонда. — Ужасно несчастливый дом оказался. Сначала в нем покончила с собой Светлана Щелокова, когда тучи над мужем сгустились… Как какая? Уже забыли? Супруга министра внутренних дел при Брежневе. Потом через полгода сам Щелоков застрелился. Квартиру у Игоря, их сына, отобрали. Не знаю, в ту ли самую квартиру, но точно в тот же дом поселили Пуго, горбачевского министра внутренних дел, так и он в 91-м году, после поражения путча, застрелил себя и жену свою…

— Забил снаряд я в тушку Пуго, — нехорошо пошутил бывший пресс-секретарь, но на него зашикали. А глава фонда продолжал: — Представляете, что за дом такой!.. — продолжил глава фонда, — А вообще дом, конечно, прославился тем, что в нем была квартира Леонида Ильича. Даже гастроном напротив жители Кутузовского проспекта называли Брежневским.

— Да-да, — перебил его некто, Валентине неизвестный, — именно в этот гастроном как-то привезли мы Ельцина во время предвыборной компании. Окружили телекамерами. И вот тут выяснилось, что он впервые взял в руки российские деньги. Долго их разглядывал, очень они ему понравились тогда…

— Ну еще бы, помним-помним… А дом брежневский был ого-го, — упрямо гнул свою линию глава фонда. — Все время охрана стояла снаружи и внутри подъезда. И когда Брежнев помер, прошло, как водится, полгода, и через полгода вступили в права наследования Юрий — сын (он был, если помните, замминистра внешних экономических сношений), ну и небезызвестная Галина Леонидовна. Галина была сильно пьющей уже тогда, жила в хоромах на Щусева, и Юрий дал ей денег, чтоб она отказалась от квартиры на Кутузовском. А сам решил ту, брежневскую, квартиру передать своему сыну Андрею. Тот как раз родил второго ребенка, и ему на Алексея Толстого стало тесно в двухкомнатной.

— Что же получается, что Андрюша в одной квартире с родителями жил?

— Да нет, конечно. Просто они жили в одном доме, на Толстого, на соседних этажах. А женился Андрюша на однокурснице, он же в МГИМО учился, на Надьке такой… И появилось у них двое детей. И вот то ли продали они свою двухкомнатную на Толстого, то ли родственный обмен совершили, но как только пришел час переезжать на Кутузовский в царскую квартиру деда, Надька возьми да и объяви: «Я, говорит, тебя, Андрюша, разлюбила. А люблю я другого нашего студенческого товарища: банкира Александра Момона». А надо заметить, что курс, где Андрюха с Надькой учились, вообще был курс выдающийся, там, например, у них был еще один будущий банкир — Путанин, а также будущий президент Республики Калмыкия — любитель шахмат, плюс еще лидер ЛДПР по кличке Митрофанушка, такая вот окрошка на одном курсе… «Так что, говорит Надюша, не обессудь, а поезжай-ка ты жить в какое-нибудь другое место».