Книга Сдержать свое слово - Марина Серова

Все вставало на свои места. Становилось понятно, почему Коврина «заложила» милиции Веру Шегирян. Уже тогда она планировала использовать ее ребенка как запасной вариант. И удобный случай подвернулся.

Веру искала вся милиция, а ее сын, порученный «доброй» тете Степаниде, был того же возраста, что и сын Ковриной Леонид. Оставалось только под именем одного похоронить другого. Затем быстро уволиться и переехать в другой город. Именно поэтому Коврина пожертвовала своей начальственной должностью в омском детдоме, на новом месте устроившись лишь старшим воспитателем.

Теперь понятен и страх в глазах Ковриной при упоминании женщины определенного возраста и внешности, которую видели с Леонидом незадолго до его смерти. Интересно, чего Степанида боялась больше: разоблачения в совершенном преступлении или смерти от руки женщины, которую она предала? Представляю разочарование Ковриной, когда обнаружились первые признаки страшного заболевания у взятого ею мальчика. Неудивительно, что она быстренько оформила его в специнтернат. Поразительная вещь: убитый чувствовал, что Коврина не его мать. У него была стойкая антипатия к лжематери, основанная на шестом чувстве…

Если бы не бывшая подруга Ковриной и не моя сверхподозрительность, так бы и не пролился свет на историю с подменой мертвого ребенка на живого.

Что ж, с этим все теперь ясно. Но на повестке дня остается вопрос: как найти Шегирян? Как ее вычислить?

Что-то не давало мне покоя. Как будто я уже знаю ответ на эти вопросы, но не могу пока его сформулировать, так как он не перекочевал еще из подсознания в сознание. В таком вот неприятном для меня состоянии ожидания и внутренней раздвоенности я приехала в аэропорт.

Войдя в зал ожидания и шагая по направлению к стойке регистрации, я в задумчивости посмотрела на электронное табло, сообщавшее о рейсах. Цифры, цифры… Стоп.

Я резко остановилась, постояла с минуту памятником в центре зала, затем развернулась на каблуках на сто восемьдесят градусов и направилась к кассе.

— Хочу сдать билет, — заявила я симпатичной девушке, которая улыбнулась мне профессиональной улыбкой обслуживающего персонала.

* * *

Дорога вела вверх. Я огляделась: посетителей, конечно, нет. Обычный будний день, тем более такая рань. Две гвоздики, которые я держала сейчас в руке, раздобыть в такое время суток было непросто. Хоть цветы и завернуты в прозрачную, блестящую бумагу, а сверху еще и в газету, все же я опасалась за их сохранность при такой холодной погоде. Тем более не известно, сколько придется ждать.

Участок я нашла довольно быстро, а вот могилу пришлось поискать. Обнаружила я ее за большим деревом. Ни ограды, ни памятника. Просто холмик и небольшой крест с фамилией и датами рождения и смерти. Несмотря на скромное оформление, заметно, что могила ухожена. Крест выкрашен совсем недавно. Свежих цветов на могиле нет, лишь букет замерзших и увядших астр. Значит, я сегодня первая.

Мне было грустно. Я смотрела на могилку и думала: «Ты наверняка был славным мальчиком, Леонид, только с мамой тебе не очень повезло. Не смогла она похоронить тебя достойно, под тем именем, под которым ты прожил свою коротенькую жизнь».

Цветы я оставила при себе, чтобы не спугнуть ту, ради которой здесь появилась. Кладбище было старое, со множеством могучих деревьев-исполинов. Пройдя дальше и немного вперед, я спряталась за толстым стволом древнего дуба и, поглядывая на центральную дорожку, приготовилась ждать.

Какая она, Вера Шегирян? Интересно, тот ее облик, который я нарисовала себе, соответствует действительности? Я немало знала об этой женщине. Моему взору представлялось мужеподобное лицо с жесткими чертами: прямой нос, волевой подбородок. Самое главное, не дать ей уйти. В моем кармане лежали наручники, шокер, газовый баллончик. Буду действовать сообразно ситуации. Убежать от меня она навряд ли сможет. Главное, чтобы у нее не оказалось никакой другой защиты, кроме ног и рук.

Расчет на раннее утро оказался верным. Как только полностью рассвело, вдали показалась одинокая женская фигура. Медленным шагом забравшись в гору, женщина приблизилась к могиле Леонида. В руках она держала огромный букет алых роз. Скоро выпадет первый снег, и на его фоне цветы будут смотреться очень впечатляюще. На меня же большее впечатление произвела сама Шегирян.

Каштановые волосы, печальный взгляд — это та самая гадалка, с которой я летела в самолете из Омска в Тарасов! Я быстро прокрутила в голове весь наш разговор. Она знает меня в лицо! Она прекрасно знала, кто сидел с ней рядом в самолете! Интересно, Шегирян действительно мне гадала или просто рассказывала о том, что, по ее мнению, должно со мной случиться?

Похоже на первое. Не могла же она в самом деле знать про Жигу и его домогательства, произошедшие позже. Шегирян нагадала, что мы с ней встретимся. Она была уверена в том, что я ее найду, или хотела прийти с повинной сама? Но я могла и ошибаться. Ее сын, Врежик, страдал шизофренией. Кто знает, может, эту болезнь по наследству со своими генами передала ему мать? Нужно быть готовой ко всему. Я вспомнила ее слова о том, что для кого-то из нас наша встреча очень плохо закончится. Может, это была угроза?

Осторожно выйдя из укрытия и держа правую руку в кармане, я направилась к женщине. Стараясь ступать как можно тише, я двигалась вдоль оград и думала: неужели я все же вычислила ее? Неужели пришел конец этой печальной истории, которая, признаться, втянула и меня, задев за сердце? Я подошла на такое расстояние, что Шегирян уже не могла не слышать моих шагов, но она, не поворачивая головы, продолжала смотреть на черный крест. Так же, не поворачивая головы, после того как я остановилась рядом с ней, произнесла:

— Я же вам обещала нашу встречу. Мои карты не врут.

Ее взгляд вонзился мне в самую душу. Столько мудрости и печали было в этих глазах, что я сразу все поняла. Причиндалы, отягощавшие мои карманы, мне не понадобятся. Она сознательно шла к этому логическому концу и не собиралась бежать.

— Только хотела завершить все свои дела, — объясняла мне она в продолжение моей мысли, — да день рождения Врежика отпраздновать. А вообще… мне и самой топтать землю больше не хочется.

Она замолчала. Скинув с цветов, которые держала в руке, бумагу, я положила гвоздики рядом с розами.

— Коврина мертва? — вдруг спросила Вера.

Я отрицательно покачала головой.

— Когда я вышла из тюрьмы, то поклялась на этой самой могиле отомстить за нас с сыном. Но теперь мне все равно.

По ее глазам я прочла — это действительно так.

— Может быть, мне самой эта месть была нужна больше, чем моему сыну… — рассуждала Вера тихим голосом. — Скорее всего, так оно и было. Я думала, что, совершив возмездие, смогу успокоиться. Спокойствие — вот о чем я мечтала, лежа на казенной койке в зоне. То, что туда я попала не одними стараниями милиции, — поняла сразу. Вот тогда-то и возникло беспокойство. Беспокойство, порожденное вынужденным бездействием, невозможностью что-либо изменить. Когда же узнала про смерть сына, это чувство приняло катастрофические размеры. Но месть, приведенная наконец-то в действие, вопреки моим ожиданиям не дала долгожданного успокоения. Тогда я подумала, что ошиблась. Решив уничтожить сына Ковриной, я надеялась, что теперь она на себе прочувствует муки матери, потерявшей сына. Но я так и не почувствовала успокоения. Ведь моя обидчица по-прежнему ходила по этой земле. Я не хотела совершать второго убийства. И именно поэтому начала писать вам письма, решив тем самым свалить все на провидение. Если Ковриной суждено умереть — пусть умрет. Если нет, я давала этими письмами вам шанс меня остановить, — горькая улыбка показалась на лице Шегирян. — Видите, как судьба любит эту женщину.