Книга Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой - Софи Ханна

– Уолтер Стоукли? – Я даже подался вперед на стуле. – Старый пьяница, с которым я разговаривал вчера в «Голове Короля»? Ему-то с какой стати убивать Харриет Сиппель, Иду Грэнсбери и Ричарда Негуса?

– С такой, что Франсис Айв была его дочерью, – сказала Маргарет. Она повернулась к окну, чтобы взглянуть на могилу Айвов, и снова мне на память пришла строка из шекспировского сонета: «Прекрасное обречено молве…»

– Я была бы рада, если бы эти убийства совершил Уолтер, – продолжала Маргарет. – Ужасные вещи я говорю, правда? Но тогда я была бы спокойна за Нэнси, зная, что не она это сделала. Уолтер стар, ему уже нечего терять в жизни, как мне кажется… О нет, только бы это оказалась не Нэнси! Я читала в газетах о том, как удачно складывается ее карьера художницы. Покинув эту деревню, она сделала себе имя. Меня это утешало. Я радовалась, думая о ней, о ее успехах в Лондоне.

– Эту деревню? – повторил я за ней. – Значит, Нэнси Дьюкейн тоже жила когда-то в Грейт-Холлинге?

Маргарет Эрнст все еще смотрела в окно.

– Да. До тысяча девятьсот тринадцатого года.

– Того года, когда умерли Франсис и Патрик Айв. И когда из деревни уехал Ричард Негус.

– Да.

– Маргарет… – Я снова подался вперед, пытаясь отвлечь ее внимание от могильной плиты Айвов. – Я очень надеюсь, что вы передумали и расскажете мне историю Патрика и Франсис Айв. Я уверен, что, услышав ее, начну лучше понимать многие вещи, которые пока остаются для меня загадкой.

Она обратила на меня серьезный взгляд.

– Я приняла решение, что расскажу вам их историю, но с одним условием. Вы должны пообещать мне, что не станете повторять ее никому в деревне. Все, что вы услышите в стенах этой комнаты, должно оставаться между нами до тех пор, пока вы не вернетесь в Лондон. Там рассказывайте, сколько хотите, кому вам заблагорассудится.

– На этот счет вы можете быть совершенно спокойны, – сказал я. – В Грейт-Холлинге я лишен удовольствия человеческого общения. Стоит людям завидеть меня на горизонте, как они тут же дают деру.

В то утро, пока я шел к коттеджу Маргарет Эрнст, это случилось дважды. Одним из скрывшихся был мальчишка лет десяти: совсем еще дитя, он уже знал, кто я такой, и знал, что, встретив меня, ему следует, опустив глазки, быстро бежать в ближайшее укрытие. Я был уверен, что ему известна не только моя фамилия, но также мое имя и дело, которое привело меня в Грейт-Холлинг. У жителей небольших деревень есть один талант, которого начисто лишены лондонцы: они умеют игнорировать человека так, что тот сразу понимает, какая он важная птица.

– Я хочу услышать от вас торжественное обещание, мистер Кэтчпул, а не отговорку.

– К чему такая секретность? Разве не всем жителям деревни известно о том, что произошло с Айвами?

Из ответа Маргарет я понял, что ее беспокоит не вся деревня, а лишь один ее обитатель.

– Выслушав мой рассказ, вы, вне всякого сомнения, захотите поговорить с доктором Амброузом Флауэрдейлом.

– С тем человеком, которого вы велели мне забыть, но о ком сами то и дело напоминаете?

Она вспыхнула.

– Вы должны пообещать мне, что не станете его искать, а если случайно встретите, то не заговорите с ним о Патрике и Франсис Айв. Если вы не можете дать мне такого обещания, я ничего вам не расскажу.

– Не уверен, что могу. Что я скажу моему боссу в Скотленд-Ярде? Ведь он послал меня сюда специально для того, чтобы я задавал людям вопросы.

– Ну что ж. Тогда ничего у нас не выйдет. – Маргарет Эрнст сложила руки на груди.

– А что, если я сам разыщу этого доктора Флауэрдейла и попрошу, чтобы он рассказал эту историю вместо вас? Он ведь тоже знал Айвов, не так ли? Вчера вы говорили, что, в отличие от вас, он жил в Грейт-Холлинге, когда они еще были здесь.

– Нет! – В ее глазах явно читался страх. – Пожалуйста, не надо говорить с Амброузом! Вы не понимаете. Вы просто не можете понять.

– Чего вы так боитесь, Маргарет? Вы производите впечатление глубоко честной женщины, но теперь я не могу не сомневаться в том, всю ли историю вы мне хотите рассказать или намереваетесь умолчать о чем-то.

– О, мой рассказ будет полным. Я ничего не упущу.

По какой-то причине я ей поверил.

– Но раз вы не собираетесь утаить от меня часть правды, то почему я не должен говорить о Франсис и Патрике Айв ни с кем в деревне?

Маргарет встала, подошла к окну и замерла, прижав лоб к стеклу и загородив от меня вид на могильную плиту Айвов.

– То, что произошло здесь в тринадцатом году, нанесло незаживающую рану всей деревне, – сказала она тихо. – Среди местных нет человека, которого это не коснулось. Нэнси Дьюкейн уехала потом в Лондон, Ричард Негус – в Девон, но и они не спаслись. Каждый из них увез свою рану с собой. Нет, внешне ее было никак не увидать, но рана в душе продолжала кровоточить. Невидимые раны – самые опасные. А тем, кто остался – Амброузу Флауэрдейлу, например, – тоже нелегко. Не знаю, исцелится ли Грейт-Холлинг когда-нибудь. Знаю только, что пока этого не случилось.

Она повернулась ко мне лицом.

– Об этой трагедии здесь не говорят никогда, мистер Кэтчпул. Никто из местных – по крайней мере, напрямую. Иногда молчание – единственный способ выжить. Молчание и забвение, если бы только можно было забыть такое… – Ее ладони сжимались и разжимались снова.

– Вы боитесь, что мои вопросы встревожат доктора Флауэрдейла? Он тоже пытается забыть?

– Я же говорю вам: забыть такое немыслимо.

– Тем не менее… ему будет неприятно говорить со мной на эту тему?

– Да. Очень.

– Он ваш близкий друг?

– При чем тут это? – резко ответила она. – Амброуз хороший человек, и я не хочу, чтобы у него были неприятности. Почему вы не можете просто обещать мне то, о чем я вас прошу?

– Хорошо, я обещаю, – согласился я нехотя. – Ни с кем в деревне я не буду говорить о том, что услышу от вас.

Связав себя таким образом, я от души понадеялся, что обитатели Грейт-Холлинга и впредь будут избегать меня так же старательно, как до сих пор, и не станут подвергать меня соблазну. А то, с моей удачей, не успеешь расстаться с Маргарет Эрнст, как тут же налетишь на словоохотливого доктора Флауэрдейла, которому захочется поточить лясы с полицейским из Лондона.

Три портрета покойного Чарльза Эрнста послали мне со стены три предупреждающих взгляда. «Попробуй нарушить слово, данное моей жене, негодяй, и ты пожалеешь об этом», – казалось, говорили их глаза.

– А как же быть с вашим душевным покоем? – спросил я. – Вы не хотите, чтобы я говорил с доктором Флауэрдейлом под тем предлогом, что это может причинить ему боль, но меня волнует, что я могу причинить боль вам.

– Хорошо. – Маргарет вздохнула с облегчением. – По правде говоря, я рада возможности поделиться этой историей с другим человеком со стороны, вроде меня самой.