Книга Все-все-все и Мураками - Катя Рубина

— Даниил, давай сейчас заберем пуговицу, вернемся наверх, и там будем думать, что делать.

Полюшко попытался снять пуговицу с розетки, но это у него не получилось.

— Сильно припаялась, прямо как к халату, только тут еще хуже, ножницами не отрежешь.

— Ты попробуй повернуть ее и снять.

Он повернул, свет померк, затем подул ветер снизу, и из дырки вылетел сильный синий луч.

— Это другой ход, это туда Колю на экскурсии водят, — проговорил Полюшко. — Туда нам точно ни под каким видом не надо.

Он повернул еще. Меня охватил ужас.

— Даниил, а вдруг сейчас здесь появятся эти черти Колькины и нас уволокут?

Полюшко повернул еще раз пуговицу и снял с розетки. Опять мы стояли в темноте при тусклом мерцании пуговицы.

— Давай скорее подниматься, — сказал Полюшко.

Мы полезли наверх. Одна мысль была лишь у меня в голове: «Только бы дверь, только бы дверь…»

Дверь была открыта. Мы вышли сразу на улицу. Было темно.

«Интересно, сколько времени прошло?» — подумала я, вынув мобильник. Он работал, часы на нем показывали пять минут первого ночи. Не может быть. Перед нашим погружением было ровно пять минут первого, я это запомни— ла. Может, это уже следующего дня? Нет, на телефоне стоял тот же день — четверг, вернее, четверг только начался. Было пять минут четверга перед тем, как мы начали спускаться, так же и осталось, когда мы вышли?..

— Сейчас еще достаточно рано, — проговорила я, — такое впечатление, как будто мы там внизу и не были.

— Мы еще там не были, — сказал Полюшко. — Надо Дези подготовить. Я этим займусь.

— Сейчас поздно, давай завтра, то есть сегодня, но попозже, спать хочется.

Мы вернулись домой и легли спать. Как-то само собой получилось, что раскладушку не стали доставать. Все естественно произошло. Как будто так и должно было быть.

Глава 21 И здесь кончается искусство, и пахнет неизвестно чем…

Утром я проснулась от звонка будильника. Встала, плотно прикрыла дверь, чтобы не будить Полюшко. Сварила Митьке кашу.

Митька, видимо, готовился два дня провести без меня и был очень удивлен.

— Ты уже вернулась, мам?

— Все быстро получилось, Митюша.

— Вчера тетя Анжела три раза звонила, очень просила тебя перезвонить.

— Ничего не передавала?

— Сказала, как только вернешься, чтобы сразу позвонила.

Я проводила Митьку. Было еще очень рано, решила немного поспать, Анжелке попозже позвоню. Полюшко сладко спал под моим теплым пуховым одеялом, такой миленький, во сне как будто даже помолодевший. Совершенно другой человек. Мягко так похрапывал. Я тихонько залезла под одеяло, стало тепло и уютно. Вся расслабленная, в мягкой неге я закрыла глаза.

Телефон разрывался, звонил не переставая. Мне казалось, что я только прилегла, посмотрела на часы — уже десять. Побежала к трубке. Анжелка!

— Прошу тебя, приходи, я не знаю, что делать.

— Что случилось, Анжел?

— Витька.

— Что с ним?

— Приходи скорее!

Я моментально оделась, не умываясь, кинулась к ней.

Анжелка была в ужасном виде. Синяки под глазами, глаза красные. Видимо, не спала всю ночь.

— Анжел, что?

— У него белая горячка, это кошмар. Вчера весь день пил. Ночью выходил, купил еще бутылку. Я только заснула, слышу, у двери копо— шится. Я умоляла не ходить ночью в таком виде. Пустое. Видимо, уже по дороге полбутылки выпил, пришел в жопу, даже не пришел, приполз, у двери упал с этой бутылкой. Я схватила бутылку, в раковину остатки вылила. Он меня чуть не убил. Кидался как бешеный. Потом у входа в комнату свалился, я его еле до кровати дотащила. Уснул вроде бы. Я тоже прилегла. Забылась ненадолго. Потом он встал… — Анжелка заплакала, — выпил одеколон и пропитку для торта, у меня на кухне стояла в маленьком пузырьке. И тут началось! Орет, бегает по квартире. Кто-то его типа с кровати спихивает, книги, говорит, на ножках бегают. Его трясет всего. Я боюсь в его комнату заходить. Что делать, не знаю. Только что звонил Мураками, хотел зайти попрощаться. Я не могу, не хочу, чтобы он это видел. Договорились, что он через час перезвонит.

Я услышала, как из Витькиной комнаты раздался чудовищный вопль. Анжелку всю передернуло.

— Вот видишь, что творится? За что мне это все?

Мне стало страшно, но что-то надо было делать. Я собралась с духом и пошла в Витькину комнату. Вонь там стояла удушающая, вещи и книги валялись на полу, Витька — на кровати.

Я подошла. Он был черно-синего цвета. Лежал с закрытыми глазами. Я наклонилась над кроватью. В нос сильно ударил запах мочи и одеколона. Витька открыл глаза и уставился на меня мутным взглядом.

— Ты за мной? — выдавил он заплетающимся языком.

— Витя, надо доктора вызвать. Ты как думаешь?

— Ты — Смерть?

— Это я, Вить, не узнаешь?

— Давай, быстрее забирай меня, терпеть больше не могу…

Он весь дрожал, бился. Зассанная простыня свисала с кровати. Наволочки на подушке не было. На минуту он вроде бы меня узнал — схватил за руку, пролепетал:

— Дай выпить, сейчас сдохну… Потом опять посмотрел отсутствующим взглядом, содрогнулся, громко и очень четко, каким-то высоким голосом почти пропел: Я готов, прозрачная Смерть, мочи нет уже. Лицо его, и без того страшное и черное, покрылось испариной.

Я погладила его по грязной голове. Спокойным голосом, хотя внутри у меня все клокотало, произнесла:

— Витя, тебе очень плохо, к тебе нужно доктора вызвать, ты согласен?

Он открыл глаза, напряженно посмотрел на меня:

— Ну?

— Мы сейчас доктора вызовем. Ты хочешь?

— Зови…

Дальше были слипшиеся слова вроде «молю-тебя»…

— Потерпи, Витя, сейчас.

Я вышла из комнаты. Анжелка на кухне разговаривала по телефону. Я села напротив нее, закурила. Она повесила трубку.

— Это Мураками. Договорились через сорок пять минут в кафе. Не могу я с ним не проститься.

— Конечно, Анжел, не волнуйся. Нам сейчас только надо вызвать врача, что-то сделать с Витькой. Ты иди, я подожду врача. У него вроде бы раньше так никогда не было?

— Так — не было.

Мы нашли какую-то рекламную газету и стали искать телефоны.

«Вывод из запоев, вызов врача на дом».

Я набрала первый попавшийся номер. Женщина задавала дежурные вопросы. Для нее эта ситуация, видимо, была рутинной. Работа у людей такая, ко всему привыкшие. Так часто бывает: то, что для одних — страх, ужас и безысходность, для других — в порядке вещей.