Книга Все-все-все и Мураками - Катя Рубина

Теперь все пишут. Теперь книг выпускают немерено.

Я тоже решила написать. Раньше никогда не пробовала. Времени не было. А потом посмотрела на все это и думаю: все пишут, а мне что — нельзя? Тем более эта история сама, как говорится, ворвалась в мою жизнь. Она, эта история, сильно изменила мои представления о жизни. Можно даже сказать, привела к другой, кардинально новой степени ее понимания и осознания. К смене некоторых приоритетов, словом…

Так что попробую описать все, ничего не упуская и очень подробно. Может, кому-то это и покажется неправдоподобным. Но тут ужя ни при чем, я историй придумывать не умею. Я могу написать только то, что было и что сама пережила. А если вам что-нибудь подозрительным покажется или там чистой воды враньем, например, это уж пусть будут ваши проблемы.

На том и остановимся: не будем судить, рядить и сомнениям подвергать.

Я книжки других людей тоже иногда читаю, так что в кое-каком курсе нахожусь, мог у, так сказать, представить сей процесс в его развитии. Сначала люди напишут что-нибудь, а потом по написанному кино снимают и телесериалы. Для того, чтобы охватить весь народ сразу. Одни ведь любят книжки читать, другие — кино смотреть, вот и получается, что все всё имеют в том формате, в котором им больше нравится. А можно сразу и то, и другое: и книжку прочитать, и кино посмотреть, и вообще все забыть, и дышать легко, и жить спокойно.

Тут уж я совета не могу дать, как вам поступить, потому что писала не для публики, так сказать, а чтобы… ну, не знаю, в общем, для чего…

Вот я чисто по-женски начинаю турусы на колесах разводить и с ходу философствовать, а это неправильно. Надо к делу приступать и, сказавши «А», незамедлительно переходить к «Б».

История моя произошла совсем недавно. Имена и все остальное не вымышлены, потому что я так решила — ничего не переделывать.

Теперь немного о себе. Так принято. Сама я — художник, картины рисую. Вращаюсь, так сказать, в сфере возвышенного и тонкого. Я очень хороший художник, это без ложной скромности, это объективный факт. Конечно, все художники так говорят про себя, но не всем до конца верить можно. А про меня — точно.

Даже в каталоге с моими картинами написано, что я «очень хороший, ищущий и оригинальный художник со своим исключительным миром образов, со своим тонким пониманием цвета, формы и глубокой философии». Хорошему художнику с его тонким внутренним миром очень трудно живется в нормальном мире, так как далеко не всякий может понять творческую натуру художника. Не каждый захочет, чтобы мир художника постоянно присутствовал в его доме или офисе. Так было всегда, во все времена, и про это даже писать не надо — все давно написано.

Что Бога гневить, находятся все-таки (хоть и нечасто) люди, которые понимают мои произ— ведения и даже покупают их. Это тоже говорит о том, что я хороший художник. Хотя не факт. Часто люди покупают картины и плохих художников. И тоже вешают их у себя дома… Тут по-другому как-то определяется «хорошесть» художника, по покупаемости трудно судить. Это такой сложный вопрос, что давайте не будем углубляться.

Живу я со своим сыном Митей от неудачного брака. Хорошему художнику очень трудно хорошо выйти замуж, потому что у него, то бишь у художника, очень сложные критерии подхода к семейной жизни. Тут я — не исключение, и это тоже говорит о том, что я — хороший художник.

Рисую я дома, мастерской нет, но и это ни о чем не говорит — и у хороших художников, и у плохих такое случается. Тут уж все от природных качеств, от смекалки и от практической жилки зависит.

Мы с Митей живем хорошо. Он учится, я работаю, с голоду не пухнем, мои папа с мамой помогают, кормят, поят, одевают, все хорошо, в общем.

Когда я лежала в родильном доме и в нашу двенадцатиместную палату впервые принесли детей, я еще не знала, как сына назвать. Соседка же моя, взяв своего малыша на руки, сразу назвала его Андрюшкой.

Я спросила: «А как мужа зовут?» И соседка сказала, что муж — тоже Андрюшка. Мне тогда это ужас как смешно показалось. Стала к соседке приставать: как же она их различать будет?

А соседка, умная такая девчонка, сказала:

— Что ж тут сложного? Старший Андрюшка автоматически теперь будет просто ПАПОЙ, и все. Без имени. Просто папа.

И вот, представьте себе, приношу я своего младенца домой, вернее, привозит нас из родильного дома папин шофер… Тогда еще у папы шофер был, и домработница у нас в семье была.

Так вот, приезжаю я домой и говорю мужу Митьке, что хочу назвать сына Паисием.

Митька говорит:

— Ну что же, очень хорошо, пусть так и будет. В общем, как хочешь, так и называй, а я на дачу поеду, отдохну.

Вся такая гордая, я звоню маме и сообщаю ей, что сына назвали Паисием.

Но тут мама проявила неслыханную твердость. Она сказала, что если я так ребенка назову, то ни она, ни папа мой к ребенку даже не подойдут, потому что подходить к ребенку с таким претенциозным именем им противно. Я тогда очень расстроилась… Спрашиваю у мамы:

— А как же тогда ребенка назвать?

Потому что в то время мне кроме Паисия никакое другое имя не нравилось. И я пришла в смущение от таких маминых слов.

Мама говорит:

— Ну Митькой, например, назови. Имя терпимое. Мужу скажешь, что в честь него назвала, делов-то…

Я согласилась:

— Ладно.

Позвонила мужу на дачу, и когда он спросил, как Паисий себя чувствует, с ходу выпалила, что назвала ребенка по-другому. Сказала, что сына в честь него Митькой назвала. Старший Митька отозвался: «Хорошо» и дальше продолжил на даче отдыхать.

Вот так смешно получилось: я, заранее того не задумывая, поступила так же, как моя соседка в роддоме. Только старший Митька папой у нас не стал называться — с дедушкиной легкой руки Аркадиевичем стал. По отчеству своего папы. Так что сына стали звать Дмитрий Дмитриевич, а папу — Дмитрий Аркадиевич. Но это, правда, недолго было. Потому что в один прекрасный или, уж и не знаю, ужасный (хотя ужасный — это слишком) день… Так вот, просто звонит мне однажды Дмитрий Аркадиевич:

— Я, — говорит, — теперь в другом месте буду жить. Ладно? У вас там все в порядке?

Я говорю:

— У нас все вроде бы неплохо… — И так спрашиваю: — А в каком ты теперь месте будешь жить?

Он говорит, что это неважно, да и какая мне, типа, разница? Ну, я подумала и решила, что он, в общем-то, прав. Какая мне теперь разница?

Так вот проблема с именами сама собой и разрешилась… А то с этими отчествами язык просто заворачивался: Аркадиевич, Дмитриевич. Теперь все разом стало на свои места.

Митька мой опять, согласно своему возрасту, стал просто Митькой, Аркадиевич теперь в другом месте живет — всем удобно. Старший иногда даже звонит, спрашивает: «У вас все в порядке?» Я: «Да, — говорю, — все ОК». Он тогда говорит: «Митьке привет». Я: «Обязательно».