Книга Пещеры тысячи будд - Ясуси Иноуэ

– Там ужас что творится. Все заняты сборами, – сообщил Синдэ.

– Сборами? – Глаза Гуана сверкнули.

– Да, родственники правителя со всеми придворными и домочадцами уходят из города. Сегодня вечером они отправляются в Кочо, но никто не намерен отдавать ценности тебе.

– Что?! – Купец порывисто вскочил и в ярости взмахнул кулаками. – Значит, они не доверяют Вэйци Гуану? Какие негодяи! Хорошо же, пусть пеняют на себя. Один шаг за городские стены – и они окажутся в лапах лихоимцев! – Судя по всему, Гуан и сам был не прочь превратиться в разбойника, опередив племена аша и лун.

– Не кричи! – взмолился Синдэ. – Дай мне сказать. Даже если ты ограбишь семью Цао в пустыне, то сам станешь жертвой тангутских головорезов. Их армия уже окружила город. Они разбили стоянки на востоке, севере, западе и юге. Послушай меня! Я сделаю так, что семья Цао отдаст тебе на хранение большую часть своих ценностей.

Гуан недоверчиво прищурился:

– Ты правда можешь это сделать?

– Говорю же тебе! Я принесу сюда их вещи сегодня вечером.

– Вечером? Нельзя пораньше?

– Нет. – Синдэ думал о книгохранилище в храме Великого облака, где он был прошлой ночью, и об огромном количестве священных свитков. Естественно, ему хотелось собрать как можно больше текстов и из других храмов. – У тебя много верблюдов? Понадобится не меньше сотни.

– Сейчас у меня есть восемьдесят. Постараюсь добыть еще двадцать.

Гуан добавил, что немедленно отправит в Пещеры тысячи будд своих людей, чтобы они подготовили несколько самых надежных тайников. Синдэ расстался с ним, вернулся к себе, а потом в сопровождении изрядного числа подручных направился в храм Великого облака.

Трое монахов по-прежнему сортировали свитки в хранилище. Увидев толпу воинов, они замерли – вероятно, решили, что это враги. После бессонной ночи глаза юношей покраснели и запали, но по-прежнему сияли странным холодным светом. Синдэ объяснил, что хочет перенести сутры в Пещеры тысячи будд и спрятать их в потайных гротах. Только так, добавил он, можно спасти сокровища высшей мудрости от гибели в огне.

Монахи некоторое время молча смотрели на него. Потом, рассудив, что здесь нет обмана и притворства, переглянулись, будто хотели сказать друг другу: «Вот он, ответ на наши молитвы!» Синдэ наказал юношам к вечеру сложить все сутры в сундуки, чтобы их можно было легко навьючить на верблюдов, и ни слова не говорить об их содержимом караванщикам. Монахи и оставленные в их распоряжение воины принялись выносить сутры из храма на улицу, залитую бледными лучами зимнего солнца.

Понаблюдав некоторое время за работой, Синдэ опять отправился во дворец и встретился с Яньхуэем, по-прежнему безвольно сидевшим в кресле. С позволения правителя Синдэ отвели в зал, где в течение последних дней совещались настоятели шачжоуских храмов. Перед его взором предстало странное зрелище: на полу в разных позах неподвижно лежали люди в одеждах высшего буддийского духовенства. В первое мгновение Синдэ показалось, что они мертвы. Но настоятели просто-напросто спали, утомленные бесплодными спорами.

Синдэ растолкал одного из них, объяснил ему, как он собирается спасти сутры, и спросил совета. Настоятель, старец лет семидесяти, сказал, что его собратья проспят до вечера, после чего продолжат совещание, и тогда он ознакомит их с предложением Синдэ. Поскольку из семнадцати настоятелей во дворце остались всего пятеро, они представят точку зрения лишь пяти храмов – Гайюань, Ганьюань, Лусин, Цзинту и Баоэнь. Свыше пятисот монахов, монахинь и послушников во главе с двенадцатью настоятелями уже покинули город.

Синдэ извинился перед старцем за то, что потревожил его сон, и быстро удалился. Он понял, что пройдет много дней, прежде чем врата хранилищ других монастырей откроются перед ним по примеру храма Великого облака.

До вечера Синдэ оставался в своем временном штабе у северных ворот. В соседнем опустевшем доме он нашел кисть, тушечницу и принялся переписывать «Сутру сердца». Эта копия священного текста должна была послужить для успокоения духа уйгурской царевны, Синдэ собирался спрятать ее вместе со свитками и документами из храма Великого облака в тайной нише в Пещерах тысячи будд. Его выбор пал на короткую «Сутру сердца», потому что времени оставалось очень мало. Вспомнив о молодости, Синдэ перевел ее на язык тангутов. Он прервал работу лишь однажды: в сумерках гонец доставил первые вести от Чжу Ванли, который покинул город на заре. В послании говорилось, что ханьцы и тангуты стоят друг против друга на расстоянии около пяти ли, ни одна армия не выступает вперед – значит, битва начнется не раньше следующего утра. Полководец также отдавал Синдэ распоряжение закончить вывод мирного населения из Шачжоу и быть готовым в любой момент поджечь город – если ханьское войско проиграет битву, пусть врагам не достанется ничего, кроме пылающих развалин и ледяных просторов пустыни.

Отпустив гонца Чжу Ванли, Синдэ снова взялся за кисть и продолжил переписывать сутру. К этому времени в городе не осталось почти никого, за исключением трех сотен воинов, которые нетерпеливо ждали, когда же наконец начнется бой. Один Синдэ был спокоен. Из окна он видел летящую на юг вдоль линии горизонта стаю птиц, похожую на россыпь угольков.

Покончив с сутрой, Синдэ добавил от себя:

«Второй год правления под девизом Цзинъю,[37]13-й день 12-й луны.

Цзюйжэнь Чжао Синдэ из уезда Таньчжоу, подвластного великому государю династии Сун, путешествуя на запад от Желтой реки, оказался в Шачжоу. Варвары наводнили эту землю, и воцарилась смута. Нищенствующие монахи из храма Великого облака перенесли священные сутры в Пещеры тысячи будд и спрятали их там. Я же, недостойный, был вдохновлен на переписывание «Сутры сердца» и схоронил ее в пещерах вместе с остальными свитками.

Моя первая просьба обращена к божествам-дева, дабы защитили они город Шачжоу, даровали мир его жителям.

Моя вторая просьба о том, чтобы девушка из Ганьчжоу, благодаря благости моего деяния, избежала вечных мук, а карма ее бесчисленных рождений в сансаре очистилась. Да обретет она милость Будды и вечное блаженство».

Начертав слова «девушка из Ганьчжоу», Синдэ замер, кисть застыла над тушечницей. На мгновение перед его взором возник образ уйгурской царевны, бросившейся с высокой городской стены. Лицо царевны в этом видении было намного бледнее, чем когда-то в жизни, волосы обрели каштановый оттенок, а фигура – призрачную хрупкость. Годы изменили ее в памяти Синдэ.

Глава 10

Солнце опустилось за пустынный горизонт. В рассеянном вечернем свете по небу проплыло облако, похожее на голову яка, медленно меняя форму и цвет. Ослепительное алое зарево с золотистым отливом сделалось оранжевым, потом пунцовым и, наконец, бледно-пурпурным. Когда темно-синие сумерки поглотили пурпур, Синдэ вышел из дома, сел на верблюда и отправился к назначенному Гуаном месту встречи. В сгустившейся темноте смутно проступали очертания людей и животных. Погрузка уже началась. Подъехав поближе, Синдэ разглядел погонщиков, суетившихся возле верблюдов; время от времени до его слуха доносился свирепый голос купца: стоило Гуану заметить, что кто-то из его работников спотыкается под тяжелой ношей, как он с бранью набрасывался на беднягу.