Книга Человек-змея - Крэг Клевенджер

А вот и Натали! Всё, что я когда-либо оставлял у неё на квартире, собрано в кожаный рюкзак — очередной роскошный подарок. Девушка устроилась рядом со мной и опустила рюкзак на пол. Мы выпили по коктейлю, и она протянула руку по-деловому, как в конце собеседования.

— Я больше не могу с тобой встречаться.

Спасибо, что пришли, ваше резюме будет внесено в базу данных. Появится интересная вакансия — сразу сообщим. Пожалуйста, возьмите у секретаря буклет и подпишитесь на нашу рассылку.

— Ничего не понимаю… — Я правда не понимал. Похолодевшие пальцы онемели. Левую руку свела судорога. Такое иногда случается: как-никак шестой палец, мышцы и нервные окончания развиты по-особому.

— Пол… ты мне нравишься, очень нравишься. Просто, понимаешь, мне нужно куда-то расти, стать взрослее, поэтому нам лучше не видеться.

Я начал возражать, но Натали закрыла мне рот ладошкой.

— Пол, мы оба овны, ничего не получится.

Она что-то говорила, но я слышал лишь гул чужих голосов и приглушённую музыку. Пальцы окостенели от холода, в горле пересохло. «Бурбон», — прохрипел я, протягивая опустевший стакан бармену, а когда обернулся, Натали прижала меня к себе и поцеловала.

— Я правда тебя люблю. Прости…

С ближайшего автомата позвонил преемнику Рея, хотя поклялся себе этого не делать, и оставил сообщение: «Ты записал телефон той блондинки?» Повесил трубку и стал ждать. Через два часа дилер принёс в «Портике» два полуграммовых пузырька. Я заказал ему выпить и — зажим костяшками, обманное движение — поставил стакан на стол, искусно спрятав в салфетке купюру. Барыга залпом выпил виски, потом ещё одну порцию, потом ещё одну.

— Вот так всегда: думаешь, что знаешь человека, а он…

Натужное, насквозь фальшивое сочувствие.

— Да, да, а теперь оставь меня в покое.

Действие кокаина заканчивалось, огонёк в груди погас. Восемью порциями бурбона позже невозмутимость, спокойствие и остатки здравого смысла засосало в чёрную, оставленную улетевшим экстазом дыру. Перед глазами завертелся жуткий калейдоскоп самобичевания: мама, папа, больницы, тюрьма, Натали… Я думал о сестре, у которой никогда не будет детей — что с ней сейчас? — об отце, которому не суждено стать дедушкой. Мама умерла, а он прозябает на улице… или уже не прозябает… Его дочь одна в целом городе, сын исчез неизвестно куда…

В перерыве между кокаиновым кайфом и бурбоновым опьянением я чувствовал удушающее присутствие трёхсот человек, с которыми у меня нет ничего общего. Как я их за это ненавижу!

«Странно… Не может быть. Лучше спроси его сам».

Я слишком расслабился. Левая рука крепко держит стакан, а бравые мальчики совсем рядом и ведут себя так, будто меня нет. Пытаются перекричать шум, причем им кажется, что шепчутся. Умники заржали, сначала громко, а потом зажимая рты, уверенные, что я ничего не заметил.

— Эй, сколько у тебя пальцев? — Голос знакомый. Похоже, парню очень весело и беспокоиться ему не о чем: десять пальцев и хмельные дружки при нём.

Пряча усмешку за высокими бокалами, картёжники с нетерпением ждали ответа.

— По одному для каждой из твоих мамочек, — тихо сказал я.

Вполне предсказуемая реакция: раскрытые рты, удивлённо выпученные глаза, а потом главный умник выступил вперёд.

— Что ты сказал? Я не расслышал.

— Да всё ты расслышал, — огрызнулся я. Ну вот, опять в детство впадаю.

Умник высокий, с упругой мускулатурой бывшего члена университетской команды по футболу; от его одеколона глаза слезятся. Встав в боевую стойку, он смерил меня испепеляющим взглядом.

— Хочешь, чтобы я надрал тебе задницу?

Бесспорно, физически он намного крепче. Просто смешно, когда парни с хорошей работой и немецкой тачкой грозят «надрать задницу». Парни, которые имеют личного тренера по фитнесу, но по-настоящему ни разу не дрались, грозят «надрать задницу». Белые парни с тёмным загаром, до старости просматривающие университетские ежегодники, грозят «надрать задницу».

В тюрьме задницы тоже не надирают. В основном тыкают промеж рёбер заточенными куриными костями и зубными щётками, набитыми гравием носками разбивают скулы, мокрыми полотенцами рассекают роговицы, а лица режут пластиковыми подошвами тюремных тапочек, которые от хождения по бетонному полу становятся острее лезвий.

Грозящие «надрать задницу» никогда не смотрели в глаза тому, кто знает, как причинить настоящую боль, или, ещё хуже, понимает, что, сделав это, абсолютно ничем не рискует. У бродячих собак именно такой взгляд. В нём не агрессия, а скорее оценка — «Ты еда?» или «Ты опасность?». Если оба ответа отрицательные, собака идёт дальше.

Именно такой взгляд у тех, кто способен убить не задумываясь. Ни ругани, ни оскорблений: «Ты хочешь мне навредить? Да? Тогда позволь тебя прикончить». За сотые доли секунды твоя жизнь, дети, машина, работа, блестящее будущее обесцениваются до грязной пивной кружки. У избалованных студентов, из которых вырастают директора рекламных агентств, банковские управляющие и владельцы элитных автосалонов, такого взгляда не бывает, и ничего подобного они не видели. А я видел.

Давно моё сердце так не колотилось, адреналин сжёг остатки кокаина и бурбон. Внешне я оставался замороженным, но мозг работал с бешеной скоростью, рассчитывая уравнения характеров в сотни раз быстрее, чем Умник решал, что делать дальше. Итак, он правша, рост сто девяносто сантиметров, вес — восемьдесят килограммов. Судя по глазам, пропустил уже три стаканчика, и свежесть дыхания это подтверждает. У него ни периферического зрения, ни равновесия, а у меня тридцать сантиметров свободного пространства сзади, барная стойка сбоку и шестьдесят сантиметров справа.

«Думай, соберись!» Драки владельцы баров ненавидят, копов тоже. Лицензия на торговлю спиртным дорогая, терять не хочется. За барами следит полиция, пожарники, БАТО, КСН[2], чёрт знает кто ещё, вот владельцы и стараются ладить и с чиновниками, и с посетителями, чтобы как можно выше подняться в еженедельном рейтинге клубов.

«Думай, соберись!» Человеку-невидимке драка не нужна.

У меня с собой целый грамм кокаина, так что до обыска лучше не доводить. Если в ближайшем будущем соберусь сменить имя, понадобятся фотографии на права и паспорт, заживлять сломанный нос некогда.

— Вот, — я растопырил пальцы левой руки, — пересчитай, если хочешь.

Умник молчал, а его любопытные дружки подошли поглазеть. Я продолжал молоть чушь, изо всех сил стараясь разрядить обстановку.

— Слушай, мне просто надоело, что все пялятся. — Я подозвал бармена и заказал выпивку для всей компании. — Я плачу, развлекайтесь, мальчики.

Уходя, я слышал, как они смеются и переговариваются, но было уже всё равно. Желудок, «посаженный» аспирином много лет назад, будто огнём горел, по пищеводу поднималась желчь, в голове с гулом отдавалось каждое раболепное «сэр», произнесённое мной за два года в колонии.