Книга Женщина-птица - Карл-Йоганн Вальгрен

Музыкальные автоматы наконец заткнулись, и я могу без помех слушать музыкантов, репетирующих на эстраде. Кто они? Мистер Легенда со скрипкой, Мишель-Михель из Германии и Мишель-Микаель из Швеции с гитарами. Не слишком ли много Мишелей здесь, в «Мазе»? Вполне хватило бы одного моего Мишеля-Майкла… Я вслушиваюсь в музыку… «Lullaby of birdland… that what I… always hear, when you sigh…»[37]Звуки акустических инструментов чисты и прекрасны, трехголосная аранжировка совершенна, как нарисованный циркулем круг.

Я встаю и иду к стойке. Барменша, не дожидаясь просьбы, наливает мне бокал полусухого. Я прикладываю ладонь к холодному бокалу. Приятный холодок ручейком бежит по телу. Она улыбается мне… здесь, в этом кафе, все очень приветливы; совершенно не похоже на Париж.

Я прихлебываю вино и жду Мишеля-Майкла, Майкла, того самого парня, что я встретила тогда, за год до маминой смерти. Что я о нем знала? Что он красив, что он на пять лет старше меня, что он любит меня так же, как я люблю его… Мы встретились в ирландском баре в Бельвиле; нас свел случай, и с тех пор мы так и держимся вместе. Майкл казался мне тогда истинным принцем богемы. Американец ирландского происхождения, он уже много лет мотался между Мадридом и Парижем. Он знал все и всех… людей с невероятной судьбой, уличных артистов, кафе «Мазе». Он — уличный артист, глотатель огня и музыкант, любитель Пиаф и марихуаны. Помню, как радостно мне было тогда, я все время беспричинно улыбалась, думая о Майкле, — такого, как он, в Фалькенберге не найдешь.

Мне странно вспоминать то лето… как юна я была, как легко отказалась ради него от всего: от работы нянькой, от занятий французским… Наверное, я понимала, что Майкл — это как раз то, что мне нужно. Я тут же переехала к нему в однокомнатную, насквозь продуваемую квартирку в Бельвиле, сопровождала его на всех выступлениях — глотатель огня на Монмартре, музыкант в метро. Он был совсем другим, не похожим на парней в Фалькенберге, в Гетеборге или даже здесь, в Париже, а именно это мне было и нужно. Его непохожесть.

Интересно, что сказала бы о нем мама, если бы они успели встретиться? Я почти убеждена, что он бы ей не понравился. Может быть, именно это и привлекло меня к нему сначала — он был тем, о ком я мечтала, противоположным полюсом всему, среди чего я выросла, символом того, чего нельзя найти или достичь в Фалькенберге. С тех пор, как я с ним встретилась, я почти перестала думать о Швеции или даже о моей семье. Что я там оставила — тесный, душный мирок, апофеоз периферии? Париж был совсем иным, здесь были интересные люди, сумасшедшие, бродяги, люди, расставшиеся давным-давно со своими мечтами. С Майклом я не знала ни прошлого, ни будущего, я словно растворилась в вечном настоящем, в непрерывном «сейчас». Мое беспокойство и тоска по чему-то иному исчезли, связь с семьей слабела с каждым днем, мамин голос и указующий перст сюда не достигали.

Майкл. Я тогда просто растворилась в нем. Он был совсем другим, нежным, внимательным, постоянно дарил мне разные мелочи, всегда замечал, если я покупала новое платье или побрякушку.

Потом мы начали строить совместные планы. Все казалось таким ясным… Будущее. Мы поедем в Индию, он там уже был и полюбил эту страну, как человека. Я вспоминала, как папа рассказывал мне про Индию, когда я была маленькой; помню, меня поразило, что есть, оказывается, дороги, по которым можно просто взять и доехать до Индии! Я пыталась представить себе Майкла, как он живет в этой загадочной стране, как он провозит наркотики в комках пчелиного воска, завернутого в маленькие пластиковые пакеты, — он глотал эти пакетики или прятал в прямой кишке. Это тоже казалось необычайно романтичным, в этом тоже заключался азарт и интерес к жизни.

Я заказываю еще бокал полусухого и слушаю музыкантов; они все еще репетируют. Сладостные звуки в дымном кафе… «When the shark has… pretty teeth dear…» Меня внезапно словно бьет током, и я не могу понять, почему.

Майкл приходит после полуночи, у них, оказывается, нашлась халтура в Порт д'Орлеан и он освободился только около одиннадцати. Он сидит рядом и считает деньги, накиданные ему в шляпу.

— Сколько? — спрашиваю я.

— Не знаю… сотни три.

Он складывает монетки в красивые блестящие стопки на поднос и пододвигает подошедшей официантке.

— Дай мне триста франков и бокал полусухого.

Он поворачивается ко мне и нежно сжимает мое лицо теплыми ладонями. Его темные глаза блестят.

— Как ты?

— О'кей.

— Точно? У тебя усталый вид. Мне не нравится, что ты сидишь здесь одна, как сыч, и глазеешь по сторонам целыми днями. В следующий раз поедешь с нами. Кстати, по выручке сразу заметно, если шляпу держит девушка.

Он оглядывается по сторонам.

— Швеция довольно далеко отсюда, а? — говорит он. — От кафе «Мазе», я имею в виду.

— Иногда далеко. Иногда не очень.

Он тихонько гладит меня по груди.

— Ты продолжаешь думать о ней?

Я качаю головой.

— Нет. Вообще-то нет. Во всяком случае, не сейчас.

— Надо поехать куда-нибудь. Тебе нужно сменить обстановку. Может быть, съездим в твою Швецию? Ты уже пару лет не видела своих. И мне было бы интересно с ними встретиться. С твои братом, скажем. Могли бы вместе поиграть. Или с твоим онемевшим дедушкой.

— Нет, — говорю я. — Только не туда. Куда-нибудь еще. Ты даже не представляешь себе, как там…

Майкл пробегает кончиками пальцев по моей шее… откуда он знает, что мне хотелось именно сейчас, именно в эту секунду… что мне хотелось, чтобы он прикоснулся к моей шее? Он улыбается — как мне кажется, с состраданием.

— Жаль, — говорит он. — Жаль, что ты это так воспринимаешь.

Мы, как обычно, идем домой пешком, по Латинскому кварталу, мимо книжного магазина «Шекспир», где старина Жорж вечно лается с кем-нибудь из своих жильцов, по мосту через Сену, и дальше, к Бельвилю, к вечному хаосу Бельвиля.

Я прижимаюсь к Майклу, его тело словно излучает тепло. Кошусь на витрины, на квадраты света на тротуаре… что там прячется? Символы счастья, богатства… всего того, что меня, как кажется, уже не волнует.

Мы останавливаемся поесть сосисок. Где-то в переулке по радио звучит арабская музыка. В мертвенном свете ламп дневного света из ларька с сосисками лицо Майкла кажется более заостренным, устремленным вперед, как на резком черно-белом снимке. Я помню, как когда-то меня поразило лицо брата, увиденное в таком же освещении… где это было? Уличные фонари в деревне? Но странно, ничего больше в связи с этим не вспоминается, застывшая картинка — и все… может быть, этого вообще не было.

Майкл берет меня за руку.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем. Вспомнила давно забытое.